У троицы окрыленные отца тихона агрикова читать. Отец Тихон: «Господь не оставлял меня никогда. – А вам какой крест достался

Алексей Молебнов

В преддверии Рождества, мы решили, что многим нашим читателям будет небезынтересен прошлогодний разговор с иеромонахом Тихоном, ответственным секретарем Краснослободской епархии. Он рассказал нам о значении этого праздника для каждого православного.

Говорят, монахи - особенные люди, посвятившие свою жизнь служению Богу. Ежедневно люди спешат к ним, чтобы получить духовные советы в сложной ситуации, и те помогают. Иеромонах Тихон - человек, прошедший путь от послушника до наместника монастыря, ответственного секретаря Краснослободской епархии.

- Отец Тихон, с чего начался ваш путь к Богу?

Во-первых, начну с того, что родился я 16 августа 1980 года в городе Пенза. Рос обычным ребенком: играл, веселился, учился в многопрофильной гимназии №13. Семья была верующая: по воскресным и праздничным дням мы ходили в храм, причащались. Тогда и начался мой путь к Богу; хорошо, что времена на дворе были благоприятные: власть не препятствовала людям исповедовать Христа.

- Батюшка, почему вы решили стать священником, и в какой момент это произошло?

Решение посвятить свою жизнь священнослужению пришло в 1995 году. Это был юбилейный год - год 50-летия Победы над фашизмом, и в этом году средства масс-медиа очень широко осветили жизнь церкви во время войны. Почему-то это очень подействовало на меня, мне захотелось подражать этим людям - священникам, которые совершали свое служение в те годы или приняли священный сан, пройдя огонь войны. Очень хорошо помню момент созревания этого решения в душе. Я был религиозным человеком и ранее, но тогда решение созрело окончательно. Мне было 15 лет.

- Что повлияло на ваш выбор стать монахом?

На этот выбор повлияла повесть Н.С. Лескова «Очарованный странник», где показан путь человека в монастырь. Почему-то, примерив на себя роль главного героя, я решил, что монашество мне очень подходит. Тогда стало появляться много аскетической литературы, которая мне очень нравилась. Позже, пройдя монастырский путь от послушника до наместника монастыря, я увидел, что многое совсем не так, как написано в книгах, и сегодня тем, кто как я тогда загорелся желанием этого пути, я советую очень глубоко проверить свои чувства, сопоставив их с жизнью по Евангелию. Предлагаю пожить монашеской жизнью, не принимая пострига. Я для себя решил, что будет так в 13 лет, а принял монашество в 22 года. 9 лет прошло в испытании моего решения.

- Как складывалась ваша жизнь после пострига?

После пострига я был посвящен в священный сан сначала иеродиакона, потом - иеромонаха и с 2002 по 2008 гг. возглавлял братию Преображенского подворья Тихвинского монастыря. Сейчас это самостоятельная обитель Спасо–Преображенского мужского монастыря г. Пенза. Это были годы моего становления как пастыря. Я вижу много ошибок, но и много хороших моментов тех лет. Господь помогал мне! Поначалу было сложно управлять братией, но молитвами святых я вразумлялся и дело спорилось.

Трудно ли было в 2010 г. возглавить Нижнеломовский Казанский Богородицкий мужской монастырь? Что было сделано в период служения?

Конечно же, трудно быть наместником - всегда ответственно. Необходимо решать административные вопросы, окормлять монахов. Многое было сделано моими предшественниками и возрождать мне его не пришлось. Я пришел уже на все готовое, и не могу сказать, что оставил сколь-либо значительный след в истории Нижнеломовского монастыря. У нас есть святой источник, который удалось облагородить, построить купальни для паломников. Для меня это хороший, добрый период служения, молитвы. Некоего духовного отдохновения.

- Каковы обычные будни мужского монастыря?

О буднях могу судить по опыту тех монастырей, в которых приходилось жить, и могу сказать, что они везде наполнены чем-то своим. Нет одинаковых мест на земле, и люди там живут по-разному. В нашем монастыре утро начиналось с божественной литургии. Молились и приступали к труду. У каждого были свои послушания (поручения). Вечером совершалось всенощное бдение, затем мы отходили ко сну. В любом случае, главное делание в обители - это молитва, которой посвящены и будни, и праздники.

Вы возглавляли миссионерский отдел Пензенской епархии. Что входило в его задачи? С чем столкнулись на практике? Какие проблемы были?

‒ Это было одно из самых трудных дел в моей жизни. Мне пришлось столкнуться с «Михайловской обителью», видеть, как под звуки её колоколов наша паства проходила мимо православного храма, отдавая свои души в руки лжепастырей. Это было очень больно, но, к сожалению, эта рана очень глубока и мне удалось хоть немного ее уврачевать. Знаю, что этот раскол существует и поныне, продолжая вводить в соблазн многие души. Тогда я собрал много материала, передал его своему преемнику отцу Алексею Рою, когда переходил в Краснослободск. Надеюсь, что придет время, и родная для меня Пензенская земля освободится от этой проказы.

- Почему пришлось покинуть Пензу и продолжить служение в Краснослободске?

Здесь просто сошлось очень много обстоятельств, могу сказать лишь одно: решение далось не просто, я знал, что беру на себя большой труд и ответственность, но решился, положившись на волю Бога.

- В чем заключается ежедневная работа секретаря?

Секретарь - это человек, в руках которого сосредотачиваются все дела епархии. Он решает, какие из них должны пойти на решение архиерея, какие он может решить сам, какие - передать по другим инстанциям. Общение со священнослужителями, мирянами. У меня есть благочиние, приход, строящийся храм, тюрьмы, которые также приходится посещать и общаться с заключенными и молиться вместе с ними, и совершать Таинства. Дел - немало. В малых епархиях, как наша, секретарь - это совсем не канцелярский работник.

- Батюшка, расскажите о приближающемся празднике Рождества Христова.

Праздник Рождества Христова - один из самых простых по своему содержанию - это День Рождения Господа Иисуса Христа на земле. А по смыслу - очень глубокий, поскольку на землю сошел воплотившийся Бог, чтобы дать людям спасение.

- Почему каталитическое Рождество празднуют до Нового года, а наше - после?

Не только католики совершают Рождество до Нового года, но и многие Православные Церкви, которые держат новый календарь. Их большинство, и Рождество они уже отметили. Некоторые церкви имеют другой календарь, в том числе и наша - поэтому здесь разница.

- Как следует встречать праздник православному христианину?

Все христиане причащаются на Рождество, это древнее правило. А далее - праздник в семье, разговение, подарки. У всех свои традиции.

- В чем причина вашего успеха?

Главный секрет - это жить по словам Спасителя и святых апостолов. Господь не оставлял меня никогда! Я считаю это главной наградой. Мне легко, когда дело начинается с молитвы.

- Что бы вы пожелали пензенцам?

Прежде всего, здоровья, мира, добра. Пусть каждый день будет наполнен радостью и счастьем. Спаси вас Господи!

- Спасибо за беседу.

Всего доброго.

Фото из личного архива о. Тихона

Текущая страница: 1 (всего у книги 25 страниц)

Архимандрит Тихон (Агриков)
У Троицы окрыленные
Воспоминания

От издателей

…В древних патериках встречается образ монашествующих в виде трех птиц: монахи ранних веков христианства, средних и последних времен. Первые две птицы имели достаточно сип, чтобы, избегая искушений, достигать Царства Небесного; третья же птица, представляющая образ монаха последних времен, то взмывала к небу, то без сил падала на землю, то снова устремлялась ввысь.

В современном мире, где искушения становятся все разнообразнее и изощреннее, для нас очень важен опыт последних по времени подвижников, живших рядом с нами, прошедших сквозь «соблазны мира» и достигших Царства Небесного.

В книгу «У Троицы окрыленные» вошли две из трех частей воспоминаний о Троице-Сергиевой Лавре в период ее послевоенного восстановления, с 1950 по 1960 год.

Автор воспоминаний – архимандрит Тихон (Агриков) – бывший преподаватель Московской Духовной Академии и насельник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры. Истинный православный подвижник, человек высокой духовной жизни, он пользовался любовью и уважением студентов Академии и духовных чад. В своей жизни отец Тихон перенес тяжелые испытания и теперь многие годы находится в затворе.

Книга имеет большое значение для сегодняшних христиан, поскольку в ней содержится духовный опыт современных нам подвижников благочестия.

Часть I. 1950–1955 гг. От автора

Эти воспоминания написаны мною в результате наблюдения за жизнью хороших людей. Написаны для того, чтобы показать, что и в наше время были и есть люди, которые всей душой стремятся к Богу, к Вечной жизни, к Горнему блаженному Иерусалиму. Ведь теперь многие говорят, что нам будто и не спастись: времена стали не те, суета застилает наши очи, как утренний туман, благодати не стало нигде – ни в монастырях, ни в храмах, ни в людях. И так многие говорят – и только себе вредят, уныние нагоняют, и туман печали еще больше сгущается над нашими душами. А ведь так говорить не только вредно, но и грешно. Правда-то правда, что наши времена трудные и туманные, и даже бурные и грозные, но ведь в бурю-то и Господь ближе к грешной и немощной душе – и ближе, и милостивее, и нежнее. Как мать бывает нежнее и внимательнее к ребенку больному и худенькому, так и Господь наш Спаситель ближе к нам в трудные и опасные времена.

Вот я и хочу в своих воспоминаниях со всей ясностью показать, что и теперь люди добрые спасаются и достигают высокой духовной зрелости и даже святости. В них описывается жизнь людей, монашествовавших в Доме Святой Троицы – в Лавре Преподобного Сергия Радонежского – на протяжении пятнадцати лет: с 1950 по 1965 гг., то есть в период моего личного наблюдения благодатной жизни под священным кровом Сергия Преподобного. Спешу оговориться, что это не сочинение, и даже не художественное повествование. Нет, это просто-напросто воспоминание о добрых, хороших людях, с которыми я вместе жил, молился, трудился, радовался, скорбел, плакал, утешался. Тем более, что они живут в моем сердце и доселе. Они, эти добрые отцы и братия мои по духу, уже скончались, их нет больше в земном Доме Святой Троицы. Они переселились к Троице Небесной, вечно сияющей, вечно озаряющейся радугами небесных сияний. Они сейчас там, куда мы поднимаем свои печальные, заплаканные взоры. Но дела их добрые еще живут, помнятся в священных стенах Сергиевой Лавры. Для того чтобы об этих делах узнали и другие верующие люди, я пишу эти воспоминания. «У Троицы окрыленные» – так они называются. Это название имеет символический смысл, разъяснение которого читатель найдет дальше – во введении.

А сейчас скажу только о том, что эта книга разделена на три части. В первой части (1950–1955 гг.) описана жизнь восьми дивных мужей; во второй части (1955–1960 гг.) раскрываются судьбы тринадцати старцев-тружеников и в третьей части – одиннадцати человек. Всего в книге дается жизнеописание тридцати двух человек.

Ко всему этому добавлю: пусть читатель не смущается и не обижается на меня из-за скудости сведений об указанных лицах. Тем более что я не имею намерения описывать полную биографию того или иного старца. Это мне не под силу. Да и сведений таких теперь «с огнем» не найдешь.

В своих воспоминаниях я коснусь только последних лет жизни этих людей, то есть того времени, которое они провели в земном Доме Святой Троицы у Преподобного Сергия. Вот об этих последних годах их жизни, не касаясь детства и юности, я расскажу моим добрым читателям.

Хочется сказать, что я никакой иной цели не преследую, когда пишу эти воспоминания, кроме одной, самой заветной, самой святой, самой высокой, – сколько-нибудь помочь моим милым и дорогим читателям озариться светлым стремлением к небесной жизни, окрылиться , согреться благодатным теплом от святых людей, которые, как и мы все, совсем еще недавно жили с нами, ходили, страдали, терпели, радовались, унывали, а вот теперь их нет уже среди нас, они ушли, воспарили в иной мир. Хочется, чтобы читатель хорошенько понял суету этой земной жизни и с большим стремлением и энергией взялся за спасение своей души. Если эти мои бедные строки коснутся близко чьей-либо души, если они вызовут в каком-либо сердце горячее желание спасения, если они вызовут в чьем-либо взоре слезы умиления и тихие благодатные воздыхания – цель моих денных и нощных трудов будет достигнута, и лучшей награды мне никакой не надо.

Введение

Была тихая лунная ночь. Дремучий бор как бы заснул, задремал. Только высокие сосны тихо покачивали своими шапками, показывая тем, что лес бодрствует, что он не спит в эту дивную таинственную ночь. На опушке темного леса приютилась маленькая келейка; она кажется совсем крошечной по сравнению с могучими соснами и елями. Келейка скромно прижалась к лесу, как бы боясь, чтобы кто ее не увидел, не обнаружил. В маленьком одиноком окошечке светил огонек. Знать, и здесь кто-то бодрствовал, не спал в такой поздний неурочный час. Огонек то замирал, как бы угасая, то снова его слабый свет отражался на сучьях и ветвях старого леса. Лучина… Да это даже и не свеча восковая, а простая древесная лучина, тихо потрескивая, бросала свои дымные лучи на древние листы Священной Псалтири и на склонившегося над ней отшельника. Кто этот подвижник, что так одиноко и напряженно проводит свою жизнь? Он уже не молод. Пряди седых, как снег, белых волос падали на его старческие худые плечи. Он читал, стоя на коленях, весь углубившись в молитву. Мертвая тишина царила в убогой келейке. Временами он поднимал седую голову и устремлял свой взор на древнюю икону Богоматери. Долго молился так старец, и казалось, что он никогда не кончит своей уединенной молитвы. Видимо, велика была его просьба; о чем-то большом и значительном, наверное, просил он Царицу Небесную. Она тихим Материнским взором смотрела на молящегося старца, и казалось, вот-вот раскроются Ее девственные уста, Она поспешит утешить Своего угодника. Старец чувствовал своею душою, что Она его слышит, и оттого новые обильные теплые слезы бежали по его худым старческим ланитам.

Вдруг за окном негромкий крик: "Сергий, Сергий!". Старец насторожился. «Господи, Иисусе Христе… – тихо шепчут его бесцветные уста. – Знать, опять супостаты нарушают тишину этой святой ночи. Как это им неймется, беззаконникам», – думает подвижник. "Сергий, Сергий!" – будто еще ближе, прямо под самым окном, зовет мягкий и тихий голос. Луч яркого света, точно молния, озаряет окрестность. И в убогой келейке становится совсем светло. Старец чувствует, что этот луч проник даже в его сердце, и оно заиграло, озарилось неизъяснимой радостью, блаженством. Он встает, тихо подходит к маленькому окошечку и… открывает его… «Сергий, услышана молитва твоя о твоих учениках, – снова несется голос. – Как при тебе, так и после тебя их будет так много, как вот этих голубей…». Старец не верит своим глазам: в лучах небесного света летают голуби – их так много, так много, будто весь огромный лес наполнен ими! И какие же это дивные голуби! «Нет, это не простые голуби, – думает старец, – это ангелы небесные, потому такие прекрасные и неописуемые». И белые, как чистый яркий снег, и сизые, как небо, и нежно-оранжевые, как цвет благоухающей розы. Разных цветов голуби. Порхают, летают, играют и все будто стремятся поближе к келии Преподобного. Сергий не мог наглядеться на это дивное небесное видение. Он пошел тихонечко к другой келии, что глубже спряталась в лесной чаще, и позвал архимандрита Симона. Когда они вернулись, видение стало исчезать, и вскоре лес, келии и люди погрузились в прохладную ночную темноту…

С тех пор минуло около шести столетий. Сколько святых людей, этих земных ангелов, этих дивных кротких «голубей», воспитал, окрылил Дом Святой Троицы – обитель Преподобного Сергия! Преподобные Никон, Дионисий, смиренный Михей, Симон, Исаакий – и возможно ли их перечесть, записать, или описать, или о них рассказать?.. Как звезды на ночном тихом небе, сияют дивные имена учеников Сергиевых.

Недаром он в ту священную ночь так горячо молился, не напрасно он о своих учениках проливал горячие слезы.

За 600 лет немало грозных бурь перенесла святая обитель Сергиева. Волны бурных кровопролитий, междоусобиц, вражды, глада, моровой чумы яростно бросались на вековые столпостены монастыря. Не один раз она была палима огнем, не один раз опустошаема. Временами камня на камне не оставалось от древней святыни. Но вновь и вновь она поднималась из пепла, как таинственная птица Феникс, чтобы жить, светить, согревать, окрылять все новых и новых учеников Сергия Преподобного. Как могучий маяк средь житейского моря, стоит эта твердыня и доныне, сокрушая, отражая силы зла.

В нашу сложную эпоху святая обитель Живоначальной Троицы также понесла немало испытаний. Она была просто закрыта. Опечатана. Хранилась как памятник древней культуры . И так было много лет. Тем не менее и в эти годы свет благодатный не переставал излучаться от сокрытого под спудом могучего светильника. Очевидцы говорят, что тропочка к святым мощам Сергия Преподобного никогда не зарастала в эти печальные годы – ни летом, ни зимой. Одинокие богомольцы просачивались чрез закрытые двери обители и тихо-трепетно шли к восточной стороне Троицкого собора, где покоились святые мощи Великого Печальника Русской земли. Говорят, что, подходя к стене, люди тихо плакали. Они прикладывались благоговейно к белому камню, как бы к самой раке Преподобного Сергия, и, испрося его благословения, так же тихо удалялись.

Пришлось мне видеть одну престарелую монахиню, которая в это время жила недалеко от закрытой святой обители. Она и в снежную пургу и в дождливую ночь, и в самое непроходимое ненастье всегда тихонечко ходила к Сергию Преподобному за благословением. И вот однажды заболела и несколько дней провела безвыходно дома. Ночью, когда она лежала в своей келии, вдруг слышит: кто-то тихо отворяет дверь (а дверь была закрыта на крючок, потому что час был поздний)… Входит старец-тихий, кроткий. Сделав от двери три шага, он остановился. Обращаясь к испуганной монахине, ласково спросил: «Что же ты, матушка, перестала навещать меня? Ведь когда вы подходите к стенке, я благословляю в окошечко». Сказал и тихо скрылся, как и пришел. Поднявшись с колен, она долго плакала от радости, а через несколько лет и рассказала мне об этом. Так благодать Святой Троицы чрез Преподобного Сергия никогда не переставала изливаться на души близких и дальних учеников Сергиевых.

А еще хочется рассказать о чудесном случае, который совершился при открытии Лавры Преподобного Сергия в 1945 году. Было всем известно, что Лавру открывают. Настоятель святой обители архимандрит Гурий (позднее митрополит) получил из Москвы разрешение служить на праздник, кажется, Святой Троицы. Но колокола на колокольне не было, чтобы звонить к службе. Тогда дано было указание поднять большой колокол на колокольню. Поставили спешно леса, подкатили лебедку, натянули тросы и колокол стали поднимать. Но тут неожиданно отца Настоятеля вызвали в Москву, и он срочно выехал. Рабочие целый день маялись, поднимая колокол, и никак не могли его поднять до места. Они десять раз и больше спускали колокол к земле, потом снова тянули его кверху. Колокол доходил до половины пути и дальше не хотел идти. Никакая сила не могла его втащить выше. Тросы были стальные, узлов нигде не было, но колокол никак не хотел подниматься выше. Десять раз и больше он доходил до определенного места и останавливался, как прикованный. Рабочие выбились из сил и не могли понять, в чем причина этого несчастья. Наступил вечер, и настоятель возвращался из Москвы. Он издали увидел, как колокол медленно шел, шел – и остановился. Ему сказали, что рабочие целый день бьются с колоколом и не могут его поднять на место. Архимандрит Гурий молча вышел из машины и быстро направился в свою келию. Войдя, он сотворил молитву и накинул на себя епитрахиль, надел поручи. Потом взял требник и прочитал в нем молитву « На поднятие колокола ». Не успел он закончить этой молитвы, как со стороны двора раздались радостные крики. Наместник глянул на колокол: тот медленно и торжественно уже доходил до окна колокольни, где его приняли несколько рук и втянули внутрь. Так был поднят колокол и открыта Лавра.

Скажу вам о той непреложной истине, довольно утешительной не только для иноков сей святой обители, но и для всех верующих людей, которые молитвенно связаны с Лаврой Преподобного Сергия, посещают ее, исповедуются у лаврских духовников: Преподобный Сергий и их считает своими чадами, учениками. И они ему очень милы и дороги, и за них он непрестанно возносит свои молитвы к Богу. Уместно здесь вспомнить случай, происшедший в Лавре в недавнее время.

Одна глубоко верующая девица, питающая горячую веру и любовь к Сергию Преподобному, в большой скорби приехала в святую обитель. Она хотела излить здесь свою скорбь знакомому ей иеромонаху-духовнику, но тот, как нарочно, к этому времени приболел и не пришел исповедовать. Убитая двойным гopeм девушка пошла в Троицкий собор, спряталась за колонку храма и стала горько-горько плакать. В порыве острого душевного горя она стала даже роптать на Преподобного, что он отнял у нее последнюю опору в жизни и ей нет возможности поведать кому-либо свои скорби.

Так она плакала и плакала за колонкой, по временам печально бросая свой взгляд на священную раку угодника Божия.

Вдруг она отчетливо заметила, что священная рака неожиданно подернулась белой дымкой, точно облако или белый покров взметнулся над гробом Преподобного. Вслед за этим сам Сергий Преподобный поднялся из раки и тихо, как бы скользя по воздуху, направился к скорбящей девице. Девушка перепугалась и упала вниз лицом на пол. Она дрожала от страха всем телом и не могла даже молиться.

Но вот чувствует она, будто легкая рука опустилась на ее голову, и вслед за этим послышался мягкий голос: «Не скорби так сильно, дитя мое; когда некому поведать, то я сам принимаю ваши скорби».

Как ни страшно было девушке в эту минуту, но от слов самого Преподобного она не могла сдержаться и навзрыд заплакала, вздрагивая всем телом. Окружающие успокаивали ее, не зная причины ее крайнего расстройства, она же никого не хотела ни видеть, ни слышать, только слова Преподобного звучали в ее ушах: «Не скорби, дитя мое… Я сам принимаю ваши скорби».

Успокоившись, она встала. Неописуемый мир и неземная радость наполнили ее душу. Ни на кого не глядя, она тихо вышла из Троицкого собора…

Да, Сергий Преподобный всех почитает своими учениками: не только свою монастырскую братию, но и всех, всех, к нему приезжающих со всех краев матушки Руси. А с каким нетерпением он ждет к себе богомольцев, отечески помогает им преодолеть все препятствия и приехать во святую Лавру помолиться, исповедаться и причаститься Святых Тайн Христовых! Одна убогая старушка долго-долго собиралась посетить святую обитель Сергия Преподобного, но все никак не могла собраться. То старческая немощь ей не позволяла, то погода: зимой – снег, пурга, летом – дождь, слякоть; но вот все-таки собралась к Троице. «Как же, бабуся, поедешь? – говорили ей соседи. – Да еще и попутчика у тебя нет». «Нет у меня, милые, нет никого, – крестясь, говорила старушка. – Знать, сам Сергий Преподобный мне поможет добраться».

Взяла она свою ветхую котомочку, сучковатый посох, перекрестила широким крестом трижды дверь своей покосившейся хатки и тихо вышла на дорогу. Не успела она шагнуть и пяти шагов, как сзади затарахтела телега. Ехал мальчик, видимо, в районное село, вез жбаны с молоком. «Бабуся, ты до поезда? Садись, довезу», – произнес он участливо. «Да, касатик, до поезда», – ответила старушка и, крестясь, забралась на повозку. Всю дорогу она сидела и тихо шептала молитву, да все удивлялась, как это скоро Сергий Преподобный послал ей доброго попутчика. Проехали они так без малого пятнадцать верст и, когда нужно было сходить, она спросила мальчика: «Как же тебя зовут, милый?» – «Сережа», – улыбаясь, ответил тот. «Сережа, Сережа», – тихо повторила старушка, что-то соображая, и, поклонившись, побрела к поезду.

Не сделала она и здесь больше десяти шагов, как догоняет ее молодой военный. «Бабуся, а бабуся, ты на поезд? Я помогу тебе сесть». Она не успела и опомниться, как военный почти внес ее в двери вагона и усадил на свободной полке. А народу-то, народу сколько было! Где бы ей, старой да немощной, сесть в поезд! Она ехала и все всматривалась в молодое и доброе лицо военного. Ехать им пришлось вместе целый день. Когда уже под вечер военный стал собираться выходить, она тихонечко дернула его за рукав и сказала: «Спасибо тебе за все, милый; как же твое имя-то?» – «Меня зовут Сергей Сергеевич, – ответил тот. – До свидания».

Старушка долго не могла опомниться от этих слов. «Боже ты мой, – тихо шептала она, – там Сережа, здесь Сергей Сергеевич. Знать, сам Сергий Преподобный, что ль, везет меня к себе». Но ее неотвязчиво беспокоила мысль: как же она теперь найдет святую обитель, ведь наступает осенняя ночь, идет дождь за окном, а монастырь-то, говорят, далеко от станции… Сидит она и тихо молится: «Сергий Преподобный, не оставь ты меня, помоги мне добраться до твоей обители святой». Народ засуетился: поезд подходил к Загорску. На дворе темень, дождь, грязь. Подходит почтенный мужчина, не то доктор какой, не то священник: «Бабушка, ты, видимо, к Преподобному едешь, да совсем одна, пойдем, я довезу тебя». – «Да как же, сынок, ты сам-то?» – пыталась говорить старушка. «Меня здесь ждет машина, – успокаивал ее благодетель. – Я тебя на машине прямо в монастырь доставлю». Ее усадили на мягкое сиденье, и она, как следует еще и не опомнившись, мигом оказалась в святой обители. Когда она выходила из машины, ее добрый благожелатель помогал ей, а потом сказал: «Матушка, а ты помолись обо мне у Преподобного». – «А как твое…» – заикнулась старушка. «Меня зовут отец Сергий, я священник…».

Был канун большого праздника. Трапезная церковь была открыта для богомольцев. Старушка стояла в уголочке храма и… слезы, слезы, обильные слезы ручьем текли из ее старческих глаз. «Батюшка, Сергий Преподобный, – неслышно шептали ее уста, – ты сам, знать, всю дорогу ехал со мной…».

После этого рассказа как не радоваться всем нам, что Преподобный и ждет нас к себе, и помогает нам приехать во святую его обитель. Поэтому, когда мы даем нашим воспоминаниям название «У Троицы окрыленные», то имеем в виду не только тех добрых иноков, которые подвигами поста и молитвы «окрылились» и духовно возросли под кровом Преподобного Сергия, но и всех верующих – чад его, рассеянных по всему лицу земли русской, и не только русской, но и других славянских и восточных православных народов: болгар, румын, сербов, арабов… Сыны этих народов учатся здесь, в нашей Московской Духовной Академии, и питают к Преподобному Сергию самые благоговейные святые чувства.

Когда я пишу эти воспоминания, то сердце мое прямо-таки разрывается от стеснившегося желания: как хочется, чтобы каждая душа христианская, дорогая, милая душа, купленная бесценною Кровию Христовой, и особенно та, которая поручена мне Самим Господом, – окрылилась , окрепла, воспрянула духом, питаясь молитвами Преподобного Сергия! Чтобы ни один человек, хоть раз в жизни посетивший Сергиев монастырь, не погиб в сетях вражеских, но чтобы как можно больше людей спаслись и достигли Вечной жизни.

Эти строки мне приходится писать в дни отдания Святой Пасхи и Вознесения Господа нашего Иисуса Христа на Небо. Щемит сердце: чувство скорби охватывает его. Печаль учеников Христовых от их разлуки с Возлюбленным Учителем как-то передается сердцу. Господь вознесся на Небо к Своему Отцу, а ученики остались одни среди злобного, грешного мира. Окрыленные надеждой ниспослания им обетованного Святого Духа, они все-таки страдали душой оттого, что любимого Господа с ними нет. Они Его больше не видят своими глазами, хотя невидимо Он обещал быть с ними до скончания века. Это чувство разлуки волнует и мое бедное сердце. Мысль переносится на тех, с которыми Господь соединил меня духовными узами. Их нет здесь со мной. Они рассеяны по разным краям. Что сейчас там с ними? Какие скорби и опасности обуревают их дорогие души? И как Господь обещал невидимо быть всегда со Своими учениками, так и меня утешает сознание невидимой постоянной молитвенной духовной связи с дорогими мне душами. Нужно сказать, что сила страдания в разлуке тесно связана с силой любви. Если сердце умеет много любить, то оно и много страдает, а если сердце мало любит, то ему и страдания любви совсем непонятны. Свт. Иоанн Златоуст дня не мог прожить один, без своей паствы, и когда заболевал физически и не мог быть в Храме, дома он мучился, тоскуя и страдая, как мать, у которой отняли ребенка.

Но мысль моя идет дальше. Я с ужасом вспоминаю об иной разлуке, о разлуке не временной, но вечной, когда там, в загробном мире, грехи разлучат нас друг с другом навсегда. Я не могу спокойно писать эти строки. Жгучие слезы застилают мне глаза. Боже мой, можно ли перенести такое состояние!.. Под силу ли оно человеческой душе? Но вечная разлука друг с другом непременно ведет к другому ужаснейшему состоянию. Трепет, ужас охватывает душу. Цепенеет кровь в жилах, мысль отказывается осознавать – это вечная разлука с Господом… Святые отцы не знали и не ведали более ужасной мысли, как представление о вечной разлуке с Господом. Они были готовы нести все муки, страдания, скорби, даже соглашались быть заключенными в глубине ада, преисподней, но только бы и там быть не отлученными от Господа. Я немножко пишу об этом для того, чтобы мы боялись греха, как яда. Ибо грех нас ведет сначала к временной, а потом и к вечной разлуке друг с другом и с Господом.

«…Помяни стадо свое, еже сам упасл еси, и не забуди посещати чад своих. Моли за ны, отче священный, за дети своя духовныя…», – неумолкаемо слышится этот вопль скорбящих душ пред священной ракой Сергия Преподобного. И мы верим, что он слышит эти молитвы, и они не напрасны.

Я хочу выразить во введении еще одну важную мысль, побудившую меня писать эти воспоминания: мысль о неизбежности и неизвестности смерти. Ведь все эти люди, подвизавшиеся последние дни своей жизни под кровом Преподобного Сергия, умерли в разном возрасте. Одни из них – престарелые, другие – средних лет. Иные молодые, а есть и совсем юные послушники. Это положение призывает нас всех никак не медлить в своих подвигах спасения. Не откладывать на будущее время, мол, еще успею, покаюсь, подготовлюсь. Это великая ошибка, которую внушает нам диавол, стремясь погубить наши души. Я вот даже сейчас прихожу в трепет от воспоминания, как один наш молодой послушник как ни в чем не бывало пошел отдохнуть в свою келию среди бела дня, и часом спустя его нашли уже похолодевшим, лежащим недвижимо на своем бедном келейном одре. Поэтому, когда мы говорим об окрыленных душах, воспаривших от Троицы земной к Троице Небесной, имеем в виду людей разных лет жизни – и молодых, и старых, и юных, и престарелых, – чтобы этим напомнить себе о непрестанной готовности к смерти, к загробной жизни. И среди нас есть молодые, есть пожилые, есть здоровые, есть больные, и для всех тайна перехода совсем неизвестна: когда Господь позовет, в какой день и час? Поэтому блаженны всегда бодрствующие (Мф. 25, 1–13) и неунывающие, борющиеся и неослабевающие. Враг – диавол – не дремлет. Он, как лев, рыкая, ходит, ища, кого поглотить.

Вспомнился один случай из моей жизни, который как нельзя лучше говорит о непримиримой злобе врага к нам и о нашей постоянной готовности к смерти.

Однажды в тихий солнечный день шел я по двору нашей Лавры. Была полная тишина. Все братия после службы отдыхали в своих келиях. Небо было сине-голубое и очень ясное, легкий ветерок гнал белые, как чистый пух, облака. Вдруг вверху, над головой, что-то зашумело, засвистало, жалобно застонало, точно сильный порыв вихря в зимнюю ночную пору. Я не успел поднять головы, как пред глазами блеснуло что-то снежно-белое и… ударилось о каменную дорожку. Боже мой! На камнях лежал, распростершись крыльями, необыкновенно белый голубь, точно ангел светозарный слетел с неба. На белых перышках груди зияла смертельная рана. Он был мертв…

Я остановился как вкопанный и невольно поднял вопрошающий свой взор к небесам… Прямо над головой, на порядочной высоте, кружился хищник. Он медленно делал круг и черной точкой уходил все дальше и дальше… Я почувствовал, как по моим щекам одна за другой покатились слезы и упали на невинную чистую жертву. Жаль было бедного беззащитного голубя. Но как бесконечно жаль те милые и безгранично дорогие души, которые по своей беспечности бывают так же беззащитны, так же неожиданно смертельно убиваемы коварным и вечно озлобленным душеубийцей и врагом нашего спасения – диаволом!.. Тогда я особенно почувствовал себя обязанным не покладая рук трудиться и молиться за всех, кто мне так дорог и за кого я должен отдать не только свои силы и здоровье, но и самую жизнь. А как ярко этот случай говорит нам о неожиданной кончине нашей земной жизни!

Прежде чем закончить свое введение, чтобы оно наиболее полно раскрыло моему любезному читателю главную тему всего сочинения, предложу еще один рассказ-воспоминание, который вплотную, как я думаю, и приведет нас к главному описанию.

Дело-то все в том, что тема этой книги – окрыленные и на небо вознесенные, и о них я буду писать дальше. Но мне хочется привести маленький пример того, как сюда, к Преподобному Сергию, приезжают души умученные и почти убитые или же еще младенческие и неоперившиеся и получают душевные и вместе физические силы, окрыляются по молитвам Преподобного Сергия и затем вновь улетают в неведомые края, в нелегкую и опасную земную жизнь.

Одна совсем больная девушка приехала во святую обитель. Хотя была тихая и ясная погода, она шла и почти падала, как клонится и падает былинка от дыхания ветра. Девушка была семнадцати-восемнадцати лет, маленькая ростом. Бледность ее лица показывала довольно плохое состояние здоровья, а потухший взор говорил о безнадежности, о потерянной молодой жизни. Она совсем птенец, выброшенный из теплого гнезда. Неоперившаяся крошечная птичка среди бурных волн жизни.

Но вот ее стали часто видеть в Троицком Соборе. Она обычно стояла в тени колонны и внимательно вслушивалась в пение молебна. Как много нового увидела и услышала она здесь! Точно совершенно иной мир открылся ей на земле святой обители Сергия. Она видит, она чувствует живую силу, какую-то новую жизнь, доступную и ей, заброшенной, больной, обманутой. Несколько дней она молилась или не молилась, а просто присматривалась к этой новой жизни.

И вот однажды, когда чредной гробовой иеромонах особенно четко и прочувствованно читал акафист Преподобному Сергию, она неожиданно почувствовала, что плачет. Стыд-то какой, нелепость – плакать, когда кругом чужие люди! Да она ни разу в жизни ни от чего не плакала. Сколько ей пришлось претерпеть обид, горечи, неправды, унижений – она никогда не плакала. Нет. А вот теперь плачет. Отчего, почему? Да и слезы эти такие сладкие, радостные… Отчего это они такие? А когда иеромонах стал читать Святое Евангелие и дошел до того места, где Господь говорит: «Приидите ко Мне вси труждающиися и обремененные» (Мф. 11, 28), – бедная девочка прямо зарыдала вслух. Было слышно, как слова срывались с ее дрожащих уст: «Господи, Господи, где же Ты был, как же я Тебя не знала раньше? Как мало я прожила, но как много сделала зла, и Ты зовешь меня к Себе…».

После этого видели ее причастницей. Она была необыкновенно тиха, кротка и светла, как ясный день. В потухших ранее глазах теперь загорелась новая жизнь. Даже бледные ланиты покрылись розовым румянцем. Когда ее осторожно спросили: «Как тебе, Лида?», она помолчала, незаметно смахнула незваную гостью-слезу и тихо-тихо, как-то стесняясь, ответила: «Я ведь не знала, что так хороша жизнь с Господом… Несколько раз я пыталась покончить с собой, но вот…» – она запнулась. Волнение охватило ее сердце. Слезы радости обновленной жизни заструились по ее щекам. Плакали и люди, старушки утирались кончиками своих головных платков. Девушки, чтобы не заплакать, стыдливо отворачивались.

Успокоившись, Лида твердо сказала: «У Преподобного я вновь возродилась, я окрылилась… Я теперь опять лечу в мир, чтобы загладить грехи прежней своей жизни». И, воодушевленная, укрепленная силой Божией, окрыленная , она со слезами покинула святую обитель Сергия Преподобного и… улетела… Где она сейчас, эта бедная одинокая птичка? В какие края занес ее бурный ветер жизни?..

Вот и все. Кончилось мое введение. Теперь пойдет главное сочинение о душах, у Троицы окрыленных и в горний мир вознесенных.

Портала« Пастырь», был рукоположен в иереи. От лица Редакции сайтапоздравляем дорогого батюшку с этим знаменательным событием!

К отцу Валериану за пастырским советом ездят многие и священнослужители и миряне из разных уголков Русской Церкви. Когда к отцу Николаю Гурьянову, близкому другу отца Валериана, приезжали люди откуда-то из центральной России, он им говорил: «Зачем же вы ко мне едете? У вас же есть отец Валериан!»

О своём становлении священником и духовных наставниках отец Валериан рассказал в интервью сайту« Пастырь».

— Отец Валериан, уже 50 лет Вы несёте пастырское служение. Мы хотели бы поговорить с Вами о тех людях, кто за эти пол века повлияли на Вас как на священника, о Ваших духовных наставниках. Но сперва позвольте спросить — как Вы пришли к священству?

— Знаете, меня одна раба Божия как-то спросила: «Как вы пришли в Церковь?», а я ей ответил: «Я не пришёл, меня принесли».

Также могу ответить и про священство. Я вырос в Церкви. Когда был ребёнком, для меня было естественным, только начав говорить, спокойно читать наизусть молитвы перед Причащением. Так часто бывает: дети видят, как поступают взрослые, и стараются им подражать. Поэтому для меня священство — естественное и самое высшее, что я мог себе представить: это же быть с Богом!

Быть священником — единственное, что я мог желать

Была война. После оккупации старшие дети пошли в школу, а мне ещё было рано [отец Валериан родился за 4 года до войны — 14 апреля 1937 года — прим.ред.] . Куда же меня девать-то? Мама была псаломщиком и брала меня в церковь. Там я и спал, и ел, что дадут, просфорки там… Причащался каждую службу, и конечно натощак — утром всё равно бежать надо было в церковь и некогда было поесть. К тому же в те годы вообще нечего было есть… Но когда я был в храме, то люди иногда просили помянуть кого-то из своих воинов или тех, кто лежит в больнице. Дадут кусочек хлебушка — и какое это уже было лакомство! Поэтому я чувствовал в церкви только покой, защиту.

Потом уже, будучи мальчиком, когда я шел один, мальчишки иногда набрасывались на меня, крича: «Поп! Монах!». Я старался от них убегать и чувствовал, что там, в подворотне, меня караулят бесы. Я прямо чувствовал это, что в храме — Бог и ангелы, а тут — бесы. Совершенно ясная картина была.

Так что я с младенчества, можно сказать, возрастал в храме, и для меня быть священником — это высшее, что я вообще мог желать. Ещё будучи ребёнком, у нас в городе Зарайске перед выходом из Благовещенского храма припадал к иконе Благовещения Пресвятой Богородицы и просил Матерь Божию: «Сподоби меня послужить Сыну Твоему и Богу нашему», и больше ничего не просил. Можно сказать, это было целью моей жизни.

Когда я подрос, мой отец [протоиерей Михаил Кречетов] , который с 1927 по 1931 год прошёл Соловецкий лагерь и только в 49 лет, уже после войны, поступил в семинарию, сказал мне: «Собираешься стать священником — готовься к тюрьме».

И мы с братом подумали: если тюрьма, то, значит, потом лесоповал. И оба поступили в лесотехнический институт.

[Брат отца Валериана — протоиерей Николай, благочинный Замоскворецкого церковного округа города Москвы — прим.ред.]

Я думаю, что получилось так, как Господь сказал: «Не вы Меня избрали, а Я вас избрал» (Ин. 15:16). Так вот, это было, как говорится, призвание. «Избравый мя от чрева матере моея» (Гал. 1:15).

Когда я был ещё студентом — слушал своего отца, который, в свою очередь, получил наставления от преподавателей теперь уже позапрошлого века — отца Димитрия Боголюба, отца Сергия Савинского. Это были преподаватели-старцы, им было уже по восемьдесят с лишним лет(отец учился в 1950 году). Они были, конечно, с юмором. Одного из них пригласили в какое-то заведение типа Лубянки и спрашивают: «Вы будете служить?»(они имели в виду« будете ли Вы на нас работать?»), а он спокойно так отвечает: «А где у вас храм? В честь кого?»

С родителями — протоиереем Михаилом и матушкой Любовью Владимировной

Мне довелось общаться с тем поколением духоносных людей, у которых была настоящая вера в промысел Божий

Из старого поколения я застал отца Михаила Синицкого, который вышел из тюрьмы и, как только появлялась возможность, бессменно служил. И отца Алексия Резухина, ещё молодого, правда, но очень ревностного. Эти люди ценили богослужение. Они и показали мне живой пример священнического служения. Особенно отец Алексей. Он проповедовал, ничего не боясь и не стесняясь. Я слышал, как про него советская власть говорила: «С таким попом коммунизм не построишь».

В свое время я встречался с отцом Мисаилом(Томиным), ставшим потом схиархимандритом Серафимом, келейником митрополита Нестора(Анисимова), общественного миссионера. Так вот ему, когда он в своё время сидел в определённых местах, сказали: «Вот вы про Рай всё говорите, а мы на земле рай устроим», — они имели в виду коммунизм. А он отвечает: «Бесполезное занятие». — «Вы что, против советской власти?» — «Нет, всякая власть от Бога». — «Так вот, мы…» — «Бесполезно, ничего не получится». — «Почему?» — «А такой опыт уже был: у первых христиан всё было общее, но долго они не продержались. Так что всё это экспериментировано». Вот так просто сказал.

«Если вы будете вести жизнь, достойную звания христианина и священника — благодать Таинств будет проходить через вас, каждый раз вас освящая. А если вы будете недостойно себя вести — Таинства будут проходить по вашему сану, но мимо вас».

Кстати, потом подтверждение этих слов я слышал от отца Николая Голубцова, духовника моей супруги, у которого я тоже исповедывался. Когда я с ним познакомился и сказал, что собираюсь быть священником, он ответил: «Готовься, готовься всю жизнь». А потом я услышал такое воспоминание о нём одного человека. Знаете, когда заканчивается служба в многоштатном приходе, то один начинает молебен служить, другой — панихиду, а он бежал с вопросом: «Крестины есть?» — «Есть» — «Дайте мне! У меня грехов много». Шутил, конечно, это был человек святой жизни. А почему он хотел крестить? Потому что в тайной молитве, которую священник читает перед Таинством крещения, есть такие слова: «омый мою скверну телесную и скверну душевную, и всего мя освяти всесовершенною силою Твоею невидимою и десницею духовною, да не свободу иным возвещаяй, и сию подаваяй верою совершенною, Твоего неизреченнаго человеколюбия сам, яко раб греха, неискусен буду» .

То есть в Таинстве крещения священник, когда с благоговением относится к совершаемому, сочетает благодать, и она каждый раз его освящает. Потому и читается эта молитва замечательная: «Божественная благодать, всегда немощная врачующая и оскудевающая восполняющая».

И вот об этой благодати я и слышал от всех своих духовных отцов, которых Господь мне ставил — они всё время напоминали, что всем правит Господь.

Владыка Питирим(Нечаев), приезжавший исповедываться у отца Сергия(Орлова) [отец Сергий(в тайном постриге иеромонах Серафим) был настоятелем Покровского храма в с. Акулово, где последние 48 лет служит отец Валериан — прим.ред.] , говорил: «Нужно учиться не мешать Богу».

Я у отца Сергия как-то спросил, можно ли я буду посылать к нему бесноватых людей, а он сказал, чтобы я сам их принимал. Я удивился: «Батюшка, а мне можно?» — «Да, но при одном условии: чтобы не было ни тени намёка, что это ты что-то совершаешь». Ведь, по словам апостола Павла: «благодатию Божиею есмь то, что есмь… я более всех потрудился: не я, впрочем, а благодать Божия, которая со мною…» (1 Кор.15:10).

Вот это, собственно, и нужно помнить, когда человек решает проблемы — личные ли, общественные или даже мировые проблемы. В разные времена разные проблемы возникали и разрешались. Над всем — Господь, а как Он управит — на то Его святая воля. Это самое главное.

Отец Сергий Орлов(справа) и отец Валериан Кречетов в Акулове, 1974 г

И мне довелось общаться с этим поколением таких духоносных людей, у которых всегда была эта вера, которые помнили прежде всего о Боге. Таким был и мой отец. Когда мы ему что-нибудь начинали говорить, он выслушает, а потом скажет: «А Бог-то? Про Бога забыли, что ли?»

Всё нужно класть на алтарь мира

В начале моего служения я имел возможность общаться с отцом Алексием Зуевым и отцом Тихоном(Агриковым) — они мне много наставлений дали о том, как проводить службу. Помню, я приезжаю, воспитанный в духе Устава богослужения, и вижу: этот что-то опустит, тот — тоже что-то сократит. А в то время там был отец-инспектор, ныне покойный митрополит Рязанский и Касимовский Симон(Новиков). Я говорю ему: «Что же это такое? Подворье, монахи!..» — по наивности, молодой ведь был, а молодые всегда такие ревностные. А отец Симон и спрашивает: «Отец Валериан, что ты там воюешь?» — «Да что же это они? То не так, здесь это не так». А он говорит: «Всё нужно класть на алтарь мира».

Потом я у отца Тихона(Агрикова) ещё об этом спрашивал, он сказал: «Мы сами иногда когда в церкви стоим, половину службы пропускаем, всё думаем о чём-то. А возмущаемся тем, что другие что-то там пропустили. Ну, пропустили, а ты-то тоже пропустил! Бывает столько пропускаешь в службе, что от неё ничего и не остаётся. Но, конечно, при первой возможности нужно стараться всё выполнять».

Помню, как однажды, когда молодой был, прилёг днём перед вечерней службой и заснул. Вскочил — «Батюшки мои!» — уже шестой час, а служба-то в пять. Я влетаю в алтарь, а отец Сергий сидит спокойно. Мне так неудобно, а он: «Ты не спеши, ведь без нас не начнут» — таким очень спокойным тоном. Понимаете? Он не укорил, что задержались из-за тебя, а просто« не спеши, — говорит, — без нас ведь не начнут».

Или, помню, как отец Николай Гурьянов говорил. Вы знаете, я не могу даже передать его тон. Когда я ему рассказывал про католиков, что они, стараясь народ как-то приподнять, даже на пляже бывает совершают мессу… Представляете, что это такое? Это на европейском пляже… Представить себе невозможно! Отец Николай вздрогнул так, а потом мирным-мирным тоном говорит: «Ну, может, я и не стал бы этого делать…»

Отец Валериан в гостях у отца Николая Гурьянова

В основе жизни священника — покаяние и богослужение

Он особенное внимание уделял исповеди. А так называемую общую исповедь проводил так(мне рассказывал потом отец Тихон Агриков): «В чём заключается основная мысль Евангелия, помните? С чего начал проповедь Иоанн Предтеча? — „Покайтесь!“. А с чего начал Сам Господь? — Покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное(Мф.4:17). А какими словами Он напутствовал апостолов? — „Проповедуйте Евангелие покаяния и отпущения грехов во всех языцех“ и „…дунул, и говорит им: примите Духа Святого. Кому простите грехи, тому простятся; на ком оставите, на том останутся“ (Ин.20:22−23)».

То есть говорил о покаянии и отпущении грехов. Это и есть то, о чём когда-то сказал отец Сергий Мечёв: «Приход — это богослужебно-покаянная семья», в её основе — богослужение и дух покаяния.

И отец Тихон(Агриков) говорил мне: «У тебя должна быть проповедь как исповедь, а исповедь — как проповедь». То есть в основе проповеди, её стержнем, должно быть покаяние. Всё должно сводиться к «Покайтесь!»

А так называемая« общая исповедь» — это ещё не исповедь, а лишь призыв к покаянию, чтобы люди задумались, что так, а что не так. А исповедоваться потом каждый должен уже сам.

Мне недавно дали чьи-то проповеди, по-моему, отца Понтия или другого какого-то подвижника благочестия, так вот все они заканчивались призывом покаяться и как-то исправиться.

Отец Тихон(Агриков) после одной моей проповеди(я тогда проповеди каждую службу произносил), а он с юмором был и говорит: «Батюшка такую проповедь говорил, такую проповедь! А что говорил? Да и не помню, что говорил. Но говорил хорошо!». Поэтому я теперь, когда проповедую, обязательно привожу примеры; примеры хорошо запоминаются.

Ну и потом, конечно, в основе всей жизни христианина, особенно священника, должно быть богослужение. Я как-то познакомился с епископом Стефаном Никитиным(он, кстати, и благословил меня на брак). И когда я ему стал задавать богословские вопросы, всё спрашивать и спрашивать(а он интересным был человеком), он сказал: «Изучай богослужение, там — всё богословие».

Самое главное — в преемстве

— Отец Валериан, скажите, пожалуйста, а как происходила Ваша связь с отцом Сергием(Орловым) как духовником? Как он передавал Вам свой священнический опыт?

— Он потомственный священник: и отец его был священником, и дед. Его деда по матери рукополагал ещё митрополит Филарет(Дроздов). Его отец служил 45 лет, а сам отец Сергий 29 лет.

Самое главное — в преемстве. Живое преемство подаёт отличный пример. У меня, например, то, как делал батюшка, вошло в привычку, я не могу иначе, только так, как он делал. Я где-то прочитал или услышал такие слова: «Признак духовности заключается в том, что человек ничего не меняет по своему пониманию, а старается сохранить, как есть». Отсюда и понятие традиций.

Более того, меня как-то владыка Ювеналий, спаси его Господи, даже в этом поддержал и ещё рассказал такую свою личную историю. Когда митрополит Никодим, Царство ему Небесное, благословлял его на епископское служение, сказал: «Придёшь на кафедру — стул с места на место не переставляй; как был, так пусть и будет».

Почему, когда [новоназначенный настоятель] начинает сорокоуст, . Разве только если совсем уж что-нибудь не так… да и то не сразу даже.

Вот старцы всегда являют живой пример — Сам Дух любви и мира, чтобы была икономия. Но и акривия должна быть, иначе всё развалится. Строгость тоже должна быть. Если всё не выполняешь — выполняй хоть что-то, это всё очень важно.

— А по каким вопросам Вы считали необходимым советоваться с отцом Сергием, когда были молодым священником?

— Ну, какие вопросы задавал… Тогда было даже легче: например, люди по работе какое-то положение занимают, поэтому мы тайно их венчали, потихонечку. А теперь в открытую живут как попало, считают, что так и должно быть. Поэтому сейчас сложнее. Вот как в таких ситуациях быть? Вот об этом, пожалуй, можно спрашивать.

Сейчас труднее служить. Раньше люди, если шли в храм, значит, и рисковали. Кто-то был тайным рабом Божиим — целый слой такой был в обществе. «Многие веровали, но не исповедовали, чтобы не быть изгнанными из сонмищ» (Ин.12:42) — в Евангелии всё написано. Синедрион против Спасителя, а ведь Никодим был среди них. Как вот?! А вот так, это обычное явление. Пророк Илия говорил: Я один остался(3 Цар.18:22), а Господь говорит: «Семь тысяч осталось, и ни одного ты не видел»(3 Цар.19:18). Вот тебе и раз!

Когда небо молчит, не надо ничего предпринимать

Как хорошо сказал мне отец Василий Серебреников, настоятель Иерусалимского подворья(он тоже к батюшке Сергию(Орлову) ездил): «Мне нравится в духовных вопросах, когда ничего не поймёшь». Другими словами: «Я боюсь ограничивать промысел Божий. Кто его знает, как может быть?»

Бывало, когда я батюшку спрашивал о чём-то, он мне вдруг: «Да как сказать, всяко бывает», и толком ничего не скажет. Он, таким образом, думаю, учил меня не быть категоричным. Говорят же: «Не будь вельми прав». Вот и он: «Да кто его знает». Такие вот наставления — тоже очень полезны, я думаю.

— А как в таком случае поступать, если духовный наставник говорит: «Кто его знает…»

— Тут — молись.

Был такой отец Иннокентий(Просвирин). Мы с ним общались, он тоже приезжал к отцу Сергию. Он был духовным сыном владыки Питирима, а владыка Питирим был, можно сказать, духовным сыном отца Сергия. Он мне рассказал такую формулу духовную: «Когда небо молчит, не надо ничего предпринимать». Поэтому, когда меня спрашивают что-то, а я не знаю — так и говорю: «Не знаю».

Когда я работал на Урале, у меня сложились такие служебные обстоятельства, что я растерялся, не знал, что делать. Я не был ни пионером, ни комсомольцем; и был, естественно, беспартийным. Тогда и посадить всегда можно было. Потом уже, когда я приехал оттуда к отцу Кириллу(Павлову), и был вместе с братом моим, отцом Николаем, у него на исповеди, спросил: «Батюшка, какой мне лучше путь избрать?». А он мне говорит: «Господь тебе укажет. Жди». И ко мне подвели мою будущую невесту. Я, правда, не сразу обратил на неё внимание, потом уже дошло: «Мне уже тогда Господь указал, а я не понял».

Потом мы поженились, и попал я в такое золотое место — маросейскую среду [матушка отца Валериана, Наталья Константиновна, была из Маросейской общины, основанной св. прав. Алексием Мечёвым — прим. ред] — и начался новый этап.

— Скажите, пожалуйста, а у Вас есть свои духовные чада-священники, и как Вы передаёте им тот духовный опыт, который получили от своих наставников?

— Да как я передаю? Они просто приезжают, смотрят. Вообще, быть духовным отцом — это особое служение и высочайшая ответственность.

Когда я, будучи духовником в Московской епархии, соприкоснулся с исповедью священников — был порой в большом унынии… Если мирских-то треплет, то нашего брата, как говорится…

Как говорил схиигумен Гавриил(Смирнов), тогда ещё отец Василий: «За мирским ходит один бес, а за монахом — сотня». А за священником, я думаю, не меньше тысячи…

Потому столько искушений! Но, конечно, благодать Божия охраняет.

Одним словом, соприкоснулся я со всем этим и понял, насколько всё сложно.

У меня вообще осторожное отношение к категоричным советам, тем более к младостарчеству. Я не дерзаю говорить: «Делай то-то и то-то», а говорю: «Как Господь укажет».

Когда отца Алексея Мечева спрашивали о чём-то, он отвечал: «А ты сам как думаешь?» — «Ну, вот так». — «Можно так, да. Но можно ещё вот так». То есть он как бы предлагал человеку мысль, но потом не заставлял его так поступать, чтобы не без участия самого человека было.

Как-то ко мне пришла одна раба Божия и рассказала, что один из таких так называемых духовных отцов благословил её на что-то, что она не была готова выполнить, а на её возражения он сказал: «А я не хочу из-за тебя попадать в ад!»

Вскоре я проехал на Афон и встретился там с монахом, который 20 лет окормлялся у старца Паисия Святогорца. Тот, когда узнал, что я — духовник епархии(а для них духовник чуть ли не выше архиерея), начал было сам меня просить рассказать о чём-то, но я говорю: «Да это я пришёл послушать Вас. Расскажите, пожалуйста, что отец Паисий говорил?» А самое интересное, что ни слова про ту женщину я не говорил, но получил от него прямой ответ. Старец Паисий говорил:

«Духовным отцом может быть только тот священник, который готов за своих духовных чад в ад пойти». Если не готов пойти в ад — значит, не можешь быть духовным отцом.

Вот такая ответственность лежит на духовнике.

В заключение хотелось бы так резюмировать. Нужно помнить ту духовную истину, о которой говорит пророк Давид: Предзрех Господа предо мною выну, яко одесную мене есть(Пс.15:8). То есть необходимо постоянное памятование о Боге. Необходимо помнить, что ты не один, что есть Господь. Тогда всё будет на своих местах.

А когда начинаешь своим умом… Помните, как преподобного Серафима спросили: «Батюшка, а вам сердца всех открыты?», а он ответил: «Что ты, радость моя! Одному Богу все сердца открыты, а человек приступит, и сердце глубоко» — «А как же вы, батюшка, говорите так точно?» — «Да если Господь тронет моё сердце, и я прислушаюсь — так точно и говорю, а своим умом — ошибусь».

Не ошибаются, говорят, два рода людей: бездельники и покойники. Когда же ты хоть что-нибудь делаешь, ты можешь ошибиться, мы же не святые. Не надо считать себя всегда правым, а стараться почувствовать волю Божию. Ведь Господь всем хощет спастися и в разум истины приити(1 Тим. 2: 4). Как говорила матушка отца Иосифа Потапова: «Господь нас любит и балует, как малых детей», — и это точно, я это на себе проверил.

Протоиерей Валериан Кречетов

«Так и возрождается Россия»

Схиархимандрит Илий (Ноздрин)

Мы с отцом Валерианом давно знакомы, я сам тогда ещё в Оптиной был. Он очень начитанный. Да и сам много книг написал. Многих окормляет. Наверно, и не сосчитать, сколько у него духовных чад: как звезд на небе (Быт. 22, 17). Также и наследников скоро будет не счесть: у него сейчас уже при семерых детях – 35 внуков. Вот как он богат!
Господь на все доброе благословляет человека, но при этом каждому дано при сотворении свое собственное произволение. Человек создан свободным. Бог мог бы сделать всех людей такими, какими Ему это угодно, но если Он будет делать все без воли на то человеческой, то человек уже не будет чадом Божиим, перестанет быть собственно человеком, станет неполноценным. Бог хочет, чтобы мы развивались в свободе и любви. Отец Валериан не закопал данные ему Богом таланты. Вся его жизнь – преумножение любви.

Протоиерей Валериан и схиархимандрит Илий

У отца Валериана очень крепкая духовная школа: он родился в семье священника, отсидевшего на Соловках, окормлялся у отца Сергия Орлова (в постриге – иеромонаха Серафима), здесь, в Переделкино, с отцом Тихоном (Агриковым; в схиме Пантелеимоном) служил, был знаком со многими исповедниками советских времен. В наше время уже храм в память Новомучеников и исповедников Церкви Русской там, в Отрадном, построил.
Отец Валериан очень деятельный и активный. Его духовная жизнь проявляется вовне, как лучи. Живет он традициями нашей Русской Православной Церкви – во многом хранит те из них, которые в советское время большевики и коммунисты пытались разорить. Так, через сохранение этих традиций, он и укрепляет веру в народе. Сколько он уже своих духовных чад рукоположил да в монастыри благословил на подвиг! Другие по его благословению и примеру создают крепкие семьи. У него бесчисленное количество духовных чад. Так и возрождается Россия.
Дай Бог ему подольше пожить в добром здоровье. А прежде всего, желаю, конечно, спасения души!

«Якове, Якове…»

Иеросхимонах Валентин (Гуревич), духовник московского ставропигиального Донского монастыря:

– Не мы приводим людей в Церковь, а Господь. Он касается Своей благодатью сердца человеческого.
Был такой случай. Это происходило ещё при советской власти. Так получалось, что у меня находились слова, и люди приходили в Церковь. А один человек, который был мне очень дорог, все время противился. Мне именно это пережить было очень тяжело.

Протоиерей Валериан Кречетов и иеросхимонах Валентин (Гуревич)

Однажды я просто настолько ясно все объяснил, что противоречить было уже нельзя. И тогда у этого человека просто был вопль: «Почему, – говорит, – на меня оказывается такое давление? Ты сказал слово, посеял его во мне. Оно должно созреть внутри меня, прорасти и дать плод. А ты проявляешь такое вот насилие. Оставь меня в покое!» Это был действительно вопль души.
В этот же день я ехал в отрадненский храм на вечернее богослужение и встретил по дороге прихожанина нашего храма. Мы продолжили путь вместе, и я рассказал ему о своей скорби. А он говорит, что читал недавно «Письма Баламута» Льюиса, это сказочная повесть в письмах, переписка двух бесов. Старший младшему там пишет про Христа: «Мне Он непонятен. Он говорит, что любит человека, – и при этом оставляет его свободным. А для меня любовь к тебе – это крепче держать тебя в своих когтях!»
Потом, на следующий день, я был на литургии. Служил отец Валериан Кречетов и говорил проповедь. Он рассказывал про Андрея Первозванного, который проповедовал в наших пределах. И после проповеди апостола не получилось так, чтобы страна сразу стала христианской. Шли века, и как будто после апостольских трудов не осталось и следа…
– Почему так? – спрашивал батюшка. – Не могло так быть! Неужели ничего?
Даже в тех краях, где была письменность, очень многие памятники того времени были потом уничтожены, и свидетельств не осталось почти никаких, которые могли бы подтвердить евангельские события. Однако все равно апостольская проповедь не могла пройти бесследно. Обязательно должны были остаться какие-то общины и ученики. Может быть, они были тайные, потому что страна была языческая.
Народы бывают разные. Где-то, как море разливанное, сразу распространяется учение о Христе. В других местах – это какая-то река, как после проповеди апостола Фомы в Индии. Где-то ещё, как, например, возможно, у нас после проповеди апостола Андрея Первозванного, образуются подводные течения. Такая невидимая закваска, вероятно, уже действовала в народе и свидетельствовала о Христе.
Может быть, эта закваска и была причиной того, что, когда уже при князе Владимире произошло Крещение Руси, у нас не было мученичества, которое сопровождало Крещение у других народов.
У отца Валериана есть такое свойство: он в своих проповедях часто отвечает именно на те больные вопросы, которые волнуют присутствующих в храме. Он точно взаимодействует во время проповеди с паствой и в то же время ведет диалог с Вышним миром. Он даже озвучивает мысли тех, кто слушает его. Словом, когда батюшка стоит на амвоне, происходит коллективное сотворчество Небесной и земной Церкви, а батюшка является тем чувствительным «органом», который синтезирует мысли прихожан, свои и наитие свыше. Если у кого-то боль на сердце – они получают ответы, как бальзам на раны сердечные.
Итак, завершая свою проповедь, батюшка сказал, что как каждый этнос подобен человеку, так и человек – этносу. И только Господь знает, кого, как и когда к Себе обратить. Потому что Господь знает, что для одного исповедание христианства возможно с детства, а про другого Господь знает, что он этого не понесет. Потому что могут быть гонения, какие-то скорби, и он отречется от Христа. Это будет хуже. Кто-то вообще может только на смертном одре уверовать. Господь знает, кому и когда открыть сердце. Мы не должны ни на кого оказывать давления.
Мы просто должны сказать слово, а чтобы оно было принято и дало плод – это уже дело Божие.
Говоря об этом, батюшка использовал буквально те же слова, которые были сказаны мне тем человеком, которого я «воцерковлял». О «посеянном слове», которое должно «созреть» внутри, «прорасти и дать плод», о том, что необходимо терпеливо ждать, пока это все будет происходить, поскольку это требует времени, о том, что при этом нельзя оказывать «давление».
То, что это было сказано специально для меня, у меня не вызывало никаких сомнений. Эти его слова меня вполне успокоили, удовлетворили и стали для меня уроком на будущее. От душевного смятения не осталось и следа.
Впоследствии пришлось быть свидетелем аналогичных случаев с другими прихожанами. Мне были близко знакомы многие из них.
И вот, приходилось не раз наблюдать: батюшка говорит пространную проповедь. Он четко проводит основную тему, но она время от времени «обрастает» попутными рассуждениями, с этой темой перекликающимися. И в этих рассуждениях проповеднику как раз удается ответить на «больные» вопросы присутствующих.
Вот во время проповеди в храм входит опоздавший прихожанин. Я с ним близко знаком, и мне известны его житейские неурядицы и духовные трудности. Знаю конкретно, в чем состоит его главная болезненная проблема. И у меня мелькает мысль: «Сейчас батюшка затронет именно эту проблему». И действительно, при появлении опоздавшего течение проповеди внезапно меняется, и батюшка очень четко высказывается по этому больному вопросу – бальзам на сердечные раны опоздавшего прихожанина делает свое дело…
И ещё. В проповедях и беседах отца Валериана красной нитью проходит тема незлобия и любви Христовой и отвержения вражды и ненависти. Он был близко знаком с отцом Иоанном (Крестьянкиным), отцом Николаем Гурьяновым, с судьбами святителя Афанасия (Сахарова), отца Арсения, о котором повествуется в одноименной книге, составленной братом его тещи, и со многими другими. И он вполне усвоил дух российских новомучеников и исповедников, которые выстрадали и подтвердили необходимость исполнить заповедь о любви к врагам, не допускали в свое сердце злобу даже против своих палачей. Без этого было бы невозможно сохранить благодать в своем сердце, то есть помощь Божию, обеспечивающую богоподобие души в нечеловеческих, экстремальных обстоятельствах советских гонений на веру Христову, способность не сломаться в условиях чрезвычайного психологического и физического давления, не оговорить своих друзей и не отречься от Христа.
В этой связи он часто упоминал случай с Патрикием, который был подвергнут чрезвычайным мукам и не был сломлен, но, допустив в своем сердце пароксизм ненависти по отношению к Никифору, тут же потерял укрепляющую его благодать Божию и сразу отрекся от Христа.
Большевистская революция и постсоветская вседозволенность привели к массовому отречению от Христа. Вместо Бога люди стали поклоняться комфорту, с чем несовместима многодетность.
Эта картина деградации и вымирания настолько поражает воображение, что мы не замечаем одного явления, которое все-таки вселяет надежду.
Мы говорим о том, что, например, некоторые прямые потомки новомучеников и исповедников, паства, которая окормлялась духоносными пастырями, прошедшими огненные испытания нового Вавилонского плена, отличаются от утратившего жизнеспособность большинства. Для них характерно, например, неприятие абортов, противозачаточных средств и многодетные семьи. Как сказал один известный современный миссионер, «атеисты вымрут, как мамонты, по собственному желанию». В то время как благочестивое меньшинство будет умножаться по закону «цепной реакции». И тут удивительным образом оправдываются пророческие слова Псалмопевца: семя нечестивых потребится (Пс. 36, 28), в то время как кротции наследят землю (Пс. 36, 11).
Нам известно много таких примеров. Среди них – как раз семья почитаемого церковным народом батюшки, отца Валериана, сына священника, прошедшего Соловки, и его супруги, дочери прошедших лагеря и ссылки духовных чад Алексия и Сергия Мечёвых, которая и сама была в ссылке. Отец Валериан и матушка Наталия Константиновна – родители восьмерых детей, которые, в свою очередь, обзавелись многодетными семьями.
Как-то в день его тезоименитства мы молились в алтаре храма, настоятелем которого он был. Вместе с ним там священнодействовали ещё двенадцать священников, ставшие его духовными чадами ещё в то время, когда были мирянами. То есть он, можно сказать, – многочадный отец не только в обычном, но и в духовном смысле этого слова; не только его плотское потомство умножается по закону «цепной реакции» в геометрической прогрессии, но и духовное. Потому что эти его духовные чада-пастыри сами имеют обильное и обычное, и духовное потомство. Не говоря уже о том, что и среди его родных детей некоторые сами стали батюшками и матушками.
Таким образом, на нем сбываются другие слова Псалмопевца: Праведник яко финикс процветет и яко кедр, иже в Ливане, умножится (Пс. 91, 13).
Однажды от одного из своих духовных чад он услышал такую фразу: «Батюшка, число ваших домочадцев уже достигло преполовения того числа, с которым Иаков пришел в Египет. А потом будет, как песок морской». Батюшка сразу стал серьезным, задумался и сказал, что когда он был ещё молод, и у него ещё не было многодетной семьи, один старец посмотрел на него и, покачав головой, сказал: «Якове, Якове…».

Мудрость родителей

Священник Тихон Кречетов

Священник Тихон Кречетов, старший клирик Марфа-Мариинской обители, сын отца Валериана, выпускник Сретенской духовной семинарии:

– Сначала церковную службу ребенок просто впитывает, это потом я уже стал замечать, насколько папа живет богослужением, любит его. А так – я просто рос в семье, как травинка. Родители между собой никогда не то что не ругались – мы даже не видели, чтобы они были в чем-то несогласны друг с другом. Они всегда пребывали в гармонии.
У меня даже подростковый возраст, как мне кажется, прошел без особых протестных настроений. Хотя в детстве я много грязи нахватался. Помню, привели меня в школу из-под маминого крыла, я тогда даже слова «дурак» не знал. «Как, ты не знаешь? Мы тебе объясним», – и за две недели вся матерщина обрушилась на меня. Потом уже, осознавая, начинаешь по капле выжимать из себя всю эту скверну.
Летом мы ходили всей семьей в походы, жили в палатках, сплавлялись по реке Осетр – это на родине отца Валериана, под Зарайском. Однажды черпачок, который был в лодке на случай попадания воды, упал в воду и поплыл. А тут прошла моторка и подняла волну. Я думаю: «Утонет черпачок!» – и чертыхнулся. «Ты что?! – отец меня как на 180 градусов повернул. – Ты даже не замечаешь, что ты произнес! Значит, это слово вошло в тебя. Кого ты призываешь?» Я даже испугался – стало приходить осознание, с кем и с чем мы посредством своих слов выходим на связь.
В старших классах я увлекся восточными единоборствами, в неделю у меня было по четыре тренировки. Родители, конечно, переживали. Мудрость их проявилась в том, что они не стали препятствовать, видя, как мне всё это интересно, разрешали заниматься.
Я тогда фильмов, например, о восточных единоборствах насмотрелся. А отец пригласил ныне покойного Левана Давидовича Ронделли, доцента ВГИКА, чтобы он побеседовал с нами. Он говорил о воздействии киноискусства, как обрабатываются люди. Нас просто пленяют все эти спецэффекты, а он объяснил, как с помощью этого обольщения управляют людьми. Так, получив вразумление, начинаешь задумываться.
Потом, когда я открыл Добротолюбие, для меня померк Восток. Часто при воспитании детей – это я сужу уже по собственному опыту – возникает соблазн права вето: запретить и всё. Но мои родители этого не делали. Мы росли внутренне свободными. Папа и мама молились, и для меня в свое время всё встало на свои места.
У нас никогда не было разделения на отцов и детей. Родители могли что-то близкое мне не принимать – музыку, допустим, которую я слушал. Но я всегда знал, что они, даже если в чем-то не согласятся, поймут меня.
К нам домой приходили разные люди, кого только не было: и протестанты, и баптисты, и атеисты-коммунисты, – пусть краем уха, но мы слышали, что за дискуссии разворачиваются, какая там мощная защита веры была. Эти беседы устраивались не специально для нас, но мы впитывали и это, осознавая свою позицию.
Мне это уже в школе пригодилось – когда сказали: «Поступай в пионеры», я ответил: «Нет». Когда принимали в октябрят, тогда меня под предлогом «приболел» в школу не отпустили. Хотя потом всё равно устроили специальную линейку и всем, кто «приболел», прикололи этот значок. Я значков никогда не носил, иду по улице, курточку расстегнул, чтобы всем был виден этот яркий значок. Пришел домой, отец его сразу отцепил, сказал: «Знаешь, это дядя такой… не очень хороший. Он православных, и вообще русский народ, не любил. Когда была Первая мировая война, с радостью подчеркивал число погибших русских людей, а потом сам ещё больше расстрелял, отдавая приказы, и гнобил в тюрьмах и ссылках. И твои бабушка и дедушки пострадали…». Значок я с тех пор не надевал.
Поэтому когда встал вопрос о вступлении в пионеры, я сразу ознакомился с Уставом ВЛКСМ, где прямо было указано: «Нужно бороться с религиозными предрассудками». А если я сам верующий, как бороться? С собой? Или с отцом прикажете? Нет, мне это не подходит. Про пионеров же всегда писалось: «Пионер – младший брат комсомольца». «Нет, спасибо», – говорю. – «На тебя родители оказывают давление?» – спрашивали меня. – «Нет, я сам». – «Ну, сам так сам».
Многое мы черпали из проповедей отца. Поэтому духовные чада, я думаю, слышали от него не меньше, чем мы. Когда я уже в студенческие годы стал петь на клиросе, начал как-то особенно вникать в нашу отрадненскую службу, мирную такую… Это все само по себе тебя напитывало, направляло. Я помню, один батюшка приехал и говорит: «Как у вас в Отрадном здесь хорошо. Стоишь, млеешь. Никто не спешит». Это все остается просто в сердце человека и хранит его.
Молитвы родительские, конечно, тоже берегли. Я сейчас, бывает, скажу кому-нибудь, кто пришел на исповедь: по-христиански жить надо вот так. Человек решительный, перекрестится – и в бой! Начинает стараться по заповедям жить, и тут же на него так всё восстает! Рушиться всё начинает. И тут понимаешь, что меня-то родительские молитвы хранили, не по своим заслугам я был свободен и оставался невредим. А каково тем, у кого нет этого тыла.
По плодам их узнаете их (Мф. 7, 16). Каждый из нас, братьев и сестер, шел по жизни своим путем, но главное, что мы, слава Богу, в Церкви. Двое из нас священники, одна сестра – матушка. Для нас всегда родительское слово было законом. Старались в каких-то важных вопросах быть в полном послушании: родители сказали, значит, так и будет.
Сейчас уже видимся с батюшкой совсем мало. Он в разъездах, я иной раз до полуночи могу не выходить из храма, исповедовать. Но всё-таки знаешь, что всегда можешь прийти к отцу, если возникнет сложный духовный вопрос, и получить вразумление, укрепление, утешение.

«На первом месте для отца всегда было священническое служение»

Протоиерей Федор Кречетов

Протоиерей Федор Кречетов, сын отца Валериана, настоятель храма великомученика Георгия Победоносца в Грузинах:

– Отец для нас, детей, всегда был примером. В моих глазах он был образом идеального пастыря. Потом уже, когда мы выросли, сами приняли сан и стали главами семейств, стали понимать, как это трудно – среди забот и попечений о духовных чадах, неся всю тяжесть священнической ответственности, своих не упускать.
В фильме, который сейчас сняли к юбилею – «Любовь не ищет своего» – мама сказала: «Вы же видите, батюшка ни себе, ни семье не принадлежит». В субботу-воскресенье он на службе, в будни мы были на учебе. Отец служил в Отрадном, мы жили в Москве. Бывало, приедет домой поздно, а иногда днем, но вставал-то он очень рано, с ним начинаешь говорить, а он говорит: «Мне надо бы прилечь», – отвечает-отвечает и засыпает.
Но сам его приезд всегда был большой радостью. Девочки ему тапочки несли, мы все тут же собирались, пытаясь окружить его заботой.
Единственное время, которое было отдано, как правило, полностью нам, – отпуск. Тогда мы всей семьей выезжали на природу. Рыбачили вместе с отцом. Папа вырос на берегу реки. Он всегда – это даже внешне заметно – лучше себя чувствует в сельской местности, чем в городе. Нам он тоже старался привить любовь к земле и ещё интерес ко всяким практическим навыкам, чтобы мы были чем-нибудь заняты.
Я с самого детства глубоко прочувствовал такое духовное понятие, как смирение – это когда тебя невозможно обидеть. Настраиваешь себя так, что ты хуже всех, – и тебя уже ничто не может задеть. Помню, братья заспорили и ругались между собой, а я подошел: «Если вам надо кого-то ругать, то поругайтесь на меня», – они и перестали. Во всех спорных вопросах папа говорил: «У кого больше смирения, тот пусть и уступит». «У Васьки смирение!» – однажды закричала сестрёнка. Тот, конечно, польщенный, какую-то игрушку и отпустил.
Все эти духовные установки на терпение, послушание, смирение, покаяние были заложены в нас с малых лет. Детской душой все это легко усваивается. Человеку, воцерковляющемуся в сознательном возрасте, если с детства он и понятия ни о чем таком не имел, гораздо сложнее потом бывает воспринять всё это.
Наказывал нас отец, только когда были совсем маленькими, ничего ещё не осознающими, и то я помню, что такое было только один раз. Вразумлял всегда уже спустя какое-то время после детской драки, например. Вечером, когда мы уже помолились перед отходом ко сну.
Из детства мне почему-то запомнился такой случай. Однажды мы со старшим братом Андреем уже буквально выходили, идя в школу на экзамены, он был в 10-м классе, а я в 8-м, и отец нас благословил: «Благословляю вас получить по пятерке!» И мы действительно получили по пятерке! Брат по литературе, а я по геометрии. Меня тогда поразила сила его священнического благословения. Но такое бывало нечасто.
Больше, конечно, с нами мама занималась. Бабушка ей помогала. Дома всегда была очень мирная атмосфера. Много читали вслух. Во время еды мама быстро поест – и читает нам вслух жития святых. Что-то и из классики читали: Пушкина, Диккенса, Гоголя, хорошие детские книги – «Малыш и Карлсон», «Папа, мама и 8 детей», «Маленький лорд Фаунтлерой». Мог кто-то и из нас, детей, подменять её.
Праздники, помню, все в кругу семьи отмечали. Ёлка у нас всегда появлялась на Рождество, а не на Новый год. На Прощеное воскресенье мы все вместе собирались, и было заговенье на блинах, а потом, перед тем как разойтись, кланялись друг другу в ноги и просили прощения. С детства мы постились. Пасху, разумеется, все вместе праздновали.
На праздники дома всегда было пение – папа акафисты пел о преподобных Серафиме Саровском и Сергии Радонежском, о Валааме и Афоне и т.д. Это производило очень сильное впечатление. Начальное музыкальное образование в нашей семье получили все дети, у нас была учительница по фортепиано. Но только я окончил ещё и пятилетнюю музыкальную школу по классу флейты.
В доме у нас всегда было много интересных людей. Бывали баптисты, исследователи парапсихологии, интересно было послушать, как отец с ними говорил. Тем более если собирался собор отцов: так, помню, оказались у нас дома ещё и протоиереи Владимир Воробьев и Александр Салтыков, и тут пришел человек, который был атеистом… Вот отцы втроем с ними и разговаривали, и было очень интересно и поучительно.
Но бывали и глубоко верующие люди, многие из ВГИКа. Например, Николай Николаевич Третьяков, Леван Давидович Рондели и др. Они и с нами иногда устраивали беседы.
Приезжали и издалека. Я потом, когда служил в армии и попал на Украину, в увольнении побывал у знакомых отца под Житомиром.
Со многими духовными наставниками папа, конечно, общался без нас. Но и нас иногда брал, допустим, к отцу Николаю Гурьянову. Мне запомнилось, что в присутствии старца ничего греховного в тебе просто не могло появиться, даже в мыслях. Там душа ощущает такой духовный аромат, который хочется поглубже вдохнуть в себя, напитаться им. Однажды, помню, батюшка Николай сидит и вдруг сказал: «Какие вы счастливые, вы будете жить вечно».
Отец очень благоговейно относился к старцу. Почему, я думаю, батюшка Николай избрал его, чтобы причащаться, потому что отец никогда не привносил ничего своего. Бережно охранял отца Николая. Например, чтобы взять с собой кого-то из нас, детей, – что бывало редко, я всего два раза был на Залите, – он всегда заранее спрашивал у батюшки, а отец Николай уже решал: «Можно», – говорил. Или: «Нет».
Отец всегда убеждал примером. В детстве я не думал о служении, что буду и сам служить в Церкви. Но, сколько себя помню, мы каждую неделю и на всех главных праздниках, которые не совпадали с учебой, были в храме. Неизбежно формировалось какое-то привыкание. Обязательно должен у человека произойти какой-то внутренний перелом, когда ты уже сознательно и ответственно выберешь веру и служение.
Отец говорил: быть священником – это служение, надо, чтобы ещё и профессия была. Поэтому я поступил в институт. Потом служил в армии. Мой друг, также сын священника, ныне уже сам священник, отец Иоанн Борисов, – мы вместе поступали в Московский автомобильно-дорожный институт, и он точно также был призван, – уже отслужив в армии, пошел в семинарию. И вот он мне предлагал поступать за компанию, но я тогда ещё не созрел.
А вот уже спустя год после армии я прочитал книгу «Старец Силуан», и мне внезапно реальность духовной жизни уже совершенно по-другому открылась. Раньше я просто жил внутри церковной традиции, формировался, но многого ещё не осознавал. А тут я вдруг понял смысл и свою ответственность за то, сколько я всего с детства от Бога получил. Как я мог после этого идти работать инженером?
Хотя отец Валериан благословил закончить учебу в институте: «Мало ли, вдруг ты передумаешь? Испытай себя до конца. Призвание есть призвание: если оно у тебя действительно есть, никуда ты от него не денешься».
Отец наставлял, что самое сложное – это пастырское служение, именно окормление людей. А ещё он давал четкую установку: «Никогда не спешить. В алтаре – ни в коем случае. Все делай благоговейно. Когда ты службу совершаешь, как только ты дернешься, может что-то произойти». Действительно, жизнь потом убеждала: если человек порывистый по характеру или просто по неопытности торопится в алтаре, всегда что-то происходит.
Отец учил благоговению и смирению, а если с благоговением и смирением службу совершать, то это внешне и выражается, в частности, в неспешности. Мы знаем, что святые никогда не спешили. Даже когда обстоятельства требовали быстрой реакции, не суетились. Также и старцы. Человек, ходящий перед Богом, уповающий на Него, спокоен. Это можно только на опыте ощутить: если ты с Богом, то уверен, что всегда всё будет хорошо.
Отец очень многое нам дал, но дальше уже надо каждому самому идти за Господом, нести свой крест.

«Держитесь-держитесь за святых отцов!»

Священник Феодор Калинин

Священник Федор Калинин, клирик Никольского храма города Мелекесс Мелекесской и Чердаклинской епархии:

– У отца Валериана есть один редкий дар: в проповедях отвечать на вопросы, которые в данный момент особенно волнуют слушающих его. Он говорит достаточно развернутые проповеди: они могут длиться и 40 минут, а могут час и более, – и за это время практически все, кто приходит к нему с какими-то ещё не озвученными вопросами, чудесным образом получают ответы на них. Думаю, многие могут это подтвердить.
В самом начале своего служения отец Валериан познакомился с Владимиром Петровичем Седовым – дальним родственником митрополита Филарета (Дроздова). Он его причащал, соборовал. Известна история о том, как святитель Филарет дважды наяву являлся Владимиру Петровичу, сказав, чтобы тот позаботился о могиле его матери, и пообещав в конце: «Все, кто тебе будут препятствовать, будут иметь дело со мной лично, а все, кто будут помогать тебе, тем и я буду помогать». Отец Валериан промыслительно оказался в числе этих помощников. Думаю, что дар проповеди отца Валериана связан как-то со святителем Филаретом. И вот почему. В XIX веке было два замечательных проповедника-митрополита: Филарет (Дроздов) и Платон (Левшин). Их отличие в том, что записанные проповеди митрополита Платона не производят такого впечатления, какое они производили, когда он их произносил, своим духом и энергией воздействуя на слушающих. А митрополит Филарет действовал глубоко через ум на душу, и его записанные проповеди не теряют своей благодатной силы. Вот так и с проповедями отца Валериана, они и записанные не теряют своей действенности.
Помню, один молодой человек, сейчас он уже давно батюшка, некогда очень сокрушался, что, окормляясь у отца Валериана, не имеет возможности хоть сколько-то с ним спокойно побеседовать. «Ты как-то странно, – говорю ему, – к своему духовному отцу относишься. Разве многие дети учатся у отца, вступая с ним в долгие разговоры? Они в основном просто смотрят на отца, как он себя ведет, и так, подражая ему, учатся. У нас есть ведь такая возможность!» Он прислушался и потом был очень благодарен за совет. Стал внимательнее наблюдать, как батюшка служит, беседует с людьми, вообще как он ведет себя обычно, и это оказалось полезней многих советов. Что касается успеха проповеди, то отцу Валериану ещё в начале его служения архимандрит Тихон (Агриков; в схиме Пантелеимон), с которым отцу Валериану почти сразу после рукоположения довелось служить вместе в Переделкино, сказал: «Запомни два слова. Если будешь помнить их во время проповеди, то твои слова будут достигать цели; если даже на самые возвышенные темы будешь говорить, а про них забудешь – останутся бесплодны. Эти два слова – покаяние и смирение».
У нас в свое время был алтарником Юра Ладоха, впоследствии иеромонах Дионисий, он часто говорил: «Отец Валериан отличается от многих священников тем, что старается говорить не от себя, а узнавать волю Божию». Отцу Валериану в свое время архимандрит Иннокентий (Просвирнин) передал наставление с Афона: «Не надо ничего предпринимать, когда небо молчит», – и потом мы всегда слышали от отца Валериана это наставление. А когда «небо не молчит», можно с помощью Божией действовать, вслушиваясь в этот тихий голос неба. Понятно, что для этого очень полезно постоянное трезвение, непрестанная молитва Иисусова, чтобы предстоять Богу умом и сердцем и очищать их от «шума» пристрастий к земному. Батюшка и сам всегда был осторожен, и нас учил этой молитвенной собранности. «Первый признак помрачения ума – нежелание молиться», – говорил он. Почти никогда не был категоричен. И нас наставлял: «Не будь вельми прав – говорят отцы». Говорил, только когда спрашивали: «Отвечающий без вопрошания безумен». Он сам первый исполнял то, чему учил. Но иногда, особенно на исповеди, мог так кратко и сурово обличить, что это навсегда запоминалось.
Община в отрадненском храме как-то формировалась сама собой. Многие из пришедших в Церковь в конце 1970-х – начале 1980-х приходили через «черный ход» – от занятий йогой, биоэнергетикой, восточными культами. Именно о таком обращении к Богу в эти времена предсказывали старцы. И постепенно в храме, с участием в церковных Таинствах, «приходили в чувство» бывшие йоги и «экстрасенсы» умиротворялись, очищались. Известно же, никто так сильно не верует, как тот, кто знает о существовании бесов из личного опыта.
У нас из прихожан сформировалось два дружных хора – «верхний» и «нижний» – по месту, где мы пели (на балкончике с Валентиной Николаевной – «верхний», а снизу у правого столба с Людой, ныне монахиней Лаврентией, – «нижний»). Отец Валериан шутил про нас: «Хор постников, молитвенников и чудотворцев».
По примеру отца Валериана, мы, конечно, были увлечены Уставом и литургикой. Тропарь об умножении любви в то время стали всегда петь на литургии (включили, так сказать, в «неизменяемую часть» богослужения).
Однажды я ездил в Санкт-Петербург, там в октябре в академическом храме иногда совершается литургия апостола Иакова. Мне запал в душу возглас: «Возлюбим друг друга, дадим друг другу целование о Христе, да единомыслием исповемы». Приехал, стал делиться с батюшкой впечатлениями и говорю: «Мы уже практически готовы к исполнению возгласа – дать друг другу целование любви о Христе». – «О-о-о, ты даже ещё не представляешь, насколько мы далеки и не готовы к этому!» – вот так он меня отрезвил. Мы в то время дополняли многие уставные богослужебные детали. Ведь даже сейчас мало встречаешь приходов, где, скажем, всегда на воскресной всенощной поются все три антифона степенна – а ведь это гениальные поэтические и догматические наставления преподобного Феодора Студита.
И ещё вспоминается то, что настолько прочно вошло в «плоть и кровь», что стало практически незаметным – это, наверное, привитая отцом Валерианом любовь к церковнославянскому языку богослужения, с его выразительностью и глубиной. Как-то раз, ещё на первом году воцерковления, поем по Минее на клиросе, и я вдруг задумался, попытавшись понять (во время пения): а на каком же языке передо мною текст – церковнославянским или русским шрифтом, – и не мог понять, пока не допели. И потом, уже позже, мы издали Четьи Минеи святителя Димитрия Ростовского на церковнославянском.
Отец Валериан прекрасно знает, любит Устав, тексты богослужебные, и это, наверное, основание его проповеди. Он не раз говорил, что реально мы соединены со святыми, со святыми отцами через богослужение, литургический опыт, через тексты молитвенные.
И, кстати, знание Устава помогает каждому понять, как Церковь учит вести себя в житейских ситуациях. Например, кто-то спрашивает, как быть, если на пост выпадает день рождения: праздновать или нет? А он отвечает: ну вот смотрите, как по Уставу церковному Благовещение Божией Матери сочетается с постом. Если попадает на Страстную седмицу, то даже рыбы не разрешается.
Поэтому, глядя на то, как Церковь предлагает отмечать те или иные события из жизни Божией Матери или святых, мы можем понять, как и нам вести себя благоразумно и богоугодно.
Когда я только крестился, один священник вручил мне книгу Л.П. Карсавина «Святые отцы и учителя Церкви: (Раскрытие Православия в их творениях)». Я батюшке показал книжку, а он сразу – то ли пошутил, то ли всерьез – я не сразу понял, что это именно всерьез было сказано, хоть и с улыбкой (думаю, потому, что мы мало что ещё понимали в том, что читали): «О-о, святые отцы! Держитесь-держитесь за святых отцов!» Сам он, конечно, очень хорошо знает святоотеческую традицию, и к своей жизни применяет, и наставляет других. В отношении, например, к болезням мог задать нам высочайшую святоотеческую планку: «Болеешь?» – «Болею, слава Богу!» Мы-то привыкли жаловаться, а преподобные имели совершенное, евангельское устроение. Он вообще часто повторял нам слова отца Сергия Орлова (иеромонаха Серафима, который был настоятелем отрадненского храма до отца Валериана): «Главное – настроить душу на евангельский строй», апостольские слова: Друг друга тяготы носите, и тако исполните закон Христов! (Гал. 6, 2).
Как-то я вернулся из поездки к отцу Николаю Гурьянову, это было ещё до их близкого личного знакомства, и пересказал батюшке проповедь отца Николая, а она была традиционно о любви к Богу и ближнему. На что он, улыбнувшись, сказал: «И он тоже о любви…».

Надо непосредственно поговорить с Богом

Протоиерей Вячеслав Куликов и матушка Татиана

Протоиерей Вячеслав Куликов, клирик храма святителя Николая Мирликийского в Заяицком:

– Я учился в аспирантуре МФТИ. Занимался акустикой океана, связью между спутниками и подводными лодками. Когда я только поступал в вуз, мне казалось, что точная наука даст мне ответы на все мои вопросы, но со временем пришло разочарование. Аспиранты посещали спецкурсы, чтобы сдать кандидатский минимум. Философию нам преподавал сотрудник Института философии АН СССР Генрих Степанович Батищев. Он эзоповым языком говорил о Боге. А однажды отправил меня «в посольство внеземной цивилизации». Оказалось – в церковь. Так я оказался в храме Покрова Пресвятой Богородицы в Акулово. Сначала на исповедь я попал к старцу Тихону Пелеху. Он меня просто обнял и сказал так, как будто давно меня ждал: «Слава Богу, что ты пришёл!» Тогда же спросил меня, венчан ли я с супругой, я дал обещание повенчаться. Дома меня, конечно, ждал скандал: так всё это было внезапно и неожиданно, – но через две недели мы уже приехали в Отрадное венчаться. Так и стали ходить в храм и по субботам-воскресеньям, и в будние дни.
Герман Степанович мне говорил: «Хочешь что-то понять в духовной жизни – надо исповедоваться, причащаться, слушать проповеди». Тогда сложно было раздобыть Евангелие, и первые два года нашего воцерковления мы с супругой узнавали его из проповедей отца Валериана. Потом он нас, молодежь, благословил собираться по вечерам и вместе служить вечерню и утреню мирским чином, осваивать следованную Псалтирь, потом мы стали так соборно читать Библию Ветхий и Новый завет.
Всему, что касается церковной жизни, я научился у отца Валериана. Я даже не знал, что можно служить как-то иначе: не так благоговейно, что-то сокращая второпях. Когда впервые на Пасху я оказался не в отрадненском храме, мне было даже как-то не по себе: настолько был разителен контраст.
Помню, что-нибудь спросишь у батюшки, а он отвечает: «Помолиться надо». Я это, как часто сейчас мои прихожане, по-неофитски понимал: наверно, какую-то конкретную молитву батюшка мне должен бы дать, столько-то акафистов такому-то святому, паломничество к такой-то святыне и т.д. А он вовсе не это имел в виду. Помолиться – это значит непосредственно поговорить с Богом, – вот что он имел в виду! А уж как это будет, дело десятое. Это я понял после нескольких лет воцерковления и окормления у него. Хотя самого меня сейчас удивляет, когда интересуются: какие каноны читать, в какие монастыри и сколько раз съездить, в какие источники окунуться.
Однажды я собрался поехать в Свято-Троицкую Сергиеву лавру: было желание попасть к старцам Кириллу (Павлову), Науму (Байбородину), Зосиме (в схиме впоследствии Селафиилу). Пошел к отцу Валериану за благословением, а он у меня так просто-просто спросил: «А какой у тебя к ним вопрос?..» Поставив меня тем самым в тупик: у меня нет и не было вопросов, которые бы не мог разрешить отец Валериан. Я так подумал-подумал – и не поехал с этой целью, потому что понял, что это было любопытство и дань моде. Теперь я и сам спрашиваю у прихожан, которые подходят за благословением на подобные поездки: «А что тебе надо решить?»
Один его ответ мне запомнился на всю жизнь. Я все приставал с вопросом, как нужно воспитывать детей. Он сказал, что самое главное и практически единственное – это их любить. И хорошо ещё, чтобы, кроме тебя, в их жизни был какой-нибудь авторитетный для них человек, к которому можно было бы обратиться за советом по важным вопросам. Кстати, большинство ответов на свои вопросы я получал от него не в личной беседе, а во время проповеди. Накопятся за неделю проблемы, едешь в Отрадное за их разрешением, думаешь к батюшке подойти, а пока слушаешь проповедь – все вопросы разрешаются. Создается впечатление, что он это лично для тебя говорит. Да он и сам замечал, что часто бывает: войдет в храм новый человек, и вдруг тема проповеди начинает уклоняться в новом направлении.
В начале 1990-х, где-то в 1992-93-х годах, группе наших прихожан из отрадненского храма один директор совхоза во Владимирской области предлагал в качестве жилья несколько коттеджей, а для работы – только что построенный под ключ молокозавод. Нам этот директор сказал, что боится, как он выразился, «своим пьяницам оставлять этот завод». Мы уже всерьез рассматривали это предложение. Пошли за благословением к отцу Валериану. Я тогда ещё не был священником. Он всё подробно расспросил. Он любит вникать, а не просто формально отвечать на вопросы. Уточнил, сколько там населения. Я ответил: «Человек 500». Он сказал: вы не сможете там «сделать погоду» своими малыми силами, лучше и не начинать, долго вы там не продержитесь. Так мы в Москве и остались. Здесь меня через несколько лет рукоположили.

«Всё будет хорошо. Только причащайся каждую неделю»

Матушка Татиана Куликова, супруга отца Вячеслава:

Я пришла в храм за мужем. Он такой человек, что, переступив порог храма, он уже из Церкви не выходил, а вернувшись в тот вечер домой, сразу мне объявил, что мы должны венчаться, иначе ты мне не жена. Я была к такому повороту событий не готова. Но делать было нечего. Хотя сначала я очень боялась. Но когда я пришла в храм в Акулово, то как-то сразу почувствовала, что это место, где тебя не обманут.
«Для спасения нужен подвиг», – часто говорит батюшка, у него так даже одна из книг называется. Но для кого-то подвиг и просто уступить место в очереди: если видишь, что человек настырно проталкивается вперед, ты, христианин, отойди немножко, на полшажка, – в этом уже будет твое исповедание христианства. Мне батюшкины слова, например, «Не будь вельми прав», очень помогают, я сразу как-то ими окорачиваю себя. Глубоко запала его установка: быть внимательной к себе, а не к другим.
У нас с супругом четыре года не было детей. Врачи мне отводили не более 1% вероятности того, что смогу родить, а когда забеременела, в районной поликлинике меня даже отказались наблюдать: сказали, что им не нужны в статистику смертельные случаи. Заставляли сделать аборт. Приехали мы к батюшке, так и так, – плачу… А он говорит: «Всё будет хорошо. Только причащайся каждую неделю».

Он всегда говорит кратко, но с такой твердостью, четко и ясно, что просто опираешься на его слова и идешь дальше. Я родила шестерых детей.

Меня всегда поражало, что когда ни приедешь в Отрадное, он тебя при любом скоплении народа сразу увидит, улыбнется, обрадуется всегда так! Хотя потом, когда у нас уже стало много детей, мы выбирались куда-то в храмы поближе к дому, могли объявиться спустя несколько лет. С тех пор, как мы реже стали ездить в Акулово, я постоянно читаю книги его проповедей и бесед. Даже вычитанные его советы мне помогают выстраивать отношения с людьми.

Для нашей семьи очень важно, что мы сразу, буквально спустя полтора года после свадьбы, попали к одному духовнику. Все вопросы, которые у нас возникали внутри семьи, мы решали только с отцом Валерианом: не с родными, не с друзьями, а только с духовником. Именно это и стало залогом крепости и гармонии наших отношений. Мы никогда не спорили, у нас было заведено: как отец Валериан скажет, так и будет.

Отец Валериан никогда не был диктатором. Всегда говорил буквально пару слов. Но их надо было очень внимательно слушать. Если начинаешь как-то упираться, морщиться, – он сразу отступает, никогда никого не ломает, не настаивает ни на чем. Нашу семью он вел очень деликатно.

Мы во всем старались брать пример с его семьи. Я смотрела, как матушка Наталия себя ведет, как она с детьми приходит в храм, как общается с ними. Несмотря на то что родители у нас были верующие, в сущности говоря, церковной жизни мы в советское время не знали и приобщались к традиции уже через опыт отца Валериана, который был сыном священника, и матушки Наталии, дочери, духовной наследницы трех святых – Алексия и Сергия Мечёвых и Афанасия (Сахарова).

Наше церковное детство прошло в Отрадном. Нельзя не вспомнить и отца Тихона Пелиха. Он был всегда такой радостный. Так смеялся! Разговаривает с кем-то на исповеди – и вдруг как зальётся смехом! Совершенно необыкновенным, каким-то детским, заразительным смехом. Как дети с детства многое впитывают, даже не столько слова, сколько какие-то ощущения, которые тебя формируют на всю оставшуюся жизнь, так и мы там воспитывались и в вере укреплялись. Это же храм, который никогда не закрывался. Там настолько ощутима эта более чем трехвековая традиция настоящей духовной жизни. Ей нельзя выучиться из книг. Можно только впитать в себя этот опыт, от поколения к поколению передаваемый и хранимый.

Что это с нами со всеми тогда по молитвам отца Валериана происходило?

Дмитрий Делов, выпускник ВГИКа:

Дмитрий Делов с Владыкой Тихоном (Шевкуновым)

– В конце 1970-х во ВГИКе собралась молодежь со всех концов Советского Союза. Вчерашние школьники, мы, можно сказать, дорвались до свободы: столица, тусовки, престижный вуз. Но нас потянуло в Церковь!
У нас был чудеснейший преподаватель, наш любимый педагог Николай Николаевич Третьяков, – фронтовик, прошедший всю войну солдатом. Он был сам завсегдатаем Отрадного. Преподавал у нас русское изобразительное искусство. И донес до нас его суть – нам стал открываться мир веры. Кто-то первый из нас туда попал, остальные подтягивались.
У нас была однокурсница Оля Нифонтова. Куда-то она стала пропадать по воскресеньям… Я поинтересовался: куда? «В церковь хожу». – «А можно с тобой?» – «Можно». Я, как приехал туда, в Отрадное, ещё некрещеным, зашел в храм – и сразу как дома оказался! Так мне там хорошо стало. «Хочешь креститься?» – «Да-да», – отвечаю. Оля стала моей крестной. А крестил меня отец Валериан. Это было 18 января 1978 года – в Крещенский сочельник.
Отец Валериан крестил нас, не спрашивая с нас денег и не требуя документов. Он шел нам навстречу, только благодаря ему мы и крестились. Я, на первом курсе, в свои бесшабашные 19, – уж точно. Мы тогда были безденежные студенты. Учились в вузе идеологической направленности. Если бы информация о нашем крещении куда-то просочилась, нас бы отчислили.
Внешне мы продолжали жить бурной богемной жизнью. Но каждое воскресенье в 6 часов утра мы неизменно вставали и с ВДНХ ехали на Белорусский вокзал, а оттуда на электричке до Отрадного. Там топали по тропинке к Покровскому храму. Каждое воскресенье!
Представляете, что это было за время тогда? Конечно, уже не расстреливали. Но всё равно столько можно было себе проблем схлопотать. Молодежь не пускали в Церковь. На Пасху дружинники делали оцепление, и, чтобы молодому прорваться сквозь этот кордон, на вопрос: «Куда?!» – надо было так выпалить: «В храм Божий!» – чтобы они только изумились чему-то такому, чем явно они сами обделены.
Нас тогда из ВГИКа крестилось там, в Отрадном, человек 15. Причем крестился и таджик Толиб, в Крещении Тарах, туркмен Батыр, в Крещении Борис, азербайджанец Аяз, в Крещении Александр, еврей Боря, в Крещении тоже Борис. Это было настоящее, всегда чаемое в России, братство народов. И все сохранили веру, хотя разъехались кто куда. Толиб и Аяз вообще были из традиционных мусульманских стран. Аяз вернулся в Азербайджан, живет в мусульманском Баку, очень уважаемый человек, и не скрывает того, что он православный христианин. Боря 11 лет прожил в Израиле, при том, что он сам еврей. Он и среди иудеев исповедовал Православие. Сейчас – в Канаде. Тогда во ВГИКе и католик перешел в Православие: был такой хорват, Дарко, он потом рукоположился и служил в Латинской Америке.
Причем мы даже никому ничего не проповедовали особо, мы и сами тогда мало что знали. Просто, наверное, у нас были такие счастливые физиономии, что всем и другим хотелось испытать на себе: почему. Помню, мы однажды сидели за столом – праздновали Пасху. Приходят Толиб и Аяз – ну, не выгонишь же их! А они посидели с нами, посидели, а Толиб мне потом и говорит: «Дима, хочу креститься!» Что это с нами со всеми тогда по молитвам отца Валериана происходило, что и другим это было очевидно и передавалось им?
Нам всем отец Валериан дал путевку в христианский мир. Владыка Тихон (Шевкунов), тогда ещё Георгий, учился вместе с нами на параллельном курсе сценарного отделения. Он тоже был в нашей компании. Мы все вместе ездили в Отрадное. Потом, на третьем курсе, он внезапно исчез. Оказалось, уехал в Печоры. Он из всех нас пошел к Богу наиболее прямым путем.
Но и каждый из нас, благодаря отцу Валериану, уже в молодости знал дорогу и цель. Отец Валериан нас, тогда студентов, с такой любовью всех принял. Я его вспоминаю, как самого родного человека. Потом, в 1981 году, он нас с моей супругой Олей венчал. Тоже без денег и без предъявления документов. С Божией помощью мы уже 40 лет вместе (женились мы за 4 года до венчания). У нас шестеро деток. Сейчас ждем 13-го внука.
Отца Валериана нельзя отделить от других отрадненских отцов. От того же отца Тихона Пелиха. У нас по молитвам отца Тихона чудо произошло – сын исцелился. У него был страшный менингит. Врачи сказали – 10%, что он будет жить. Я приехал в Отрадное. Встал на колени перед отцом Тихоном. У меня до сих пор мурашки по коже. Отец Тихон был очень тихим, от него иной раз слова не услышишь. А тут он встает – и на весь храм таким звучным отчетливым голосом, чеканя каждое слово:
– Пресвятая Богородица! Помоги Димочке.
Мы приехали из Отрадного, я сразу же бросился к первому автомату на улице, стал в больницу звонить. Когда я был в храме, сыну делали пункцию, и вот мне отвечают: «Нет менингита!»
У меня остались самые светлые, теплые воспоминания об Отрадном, о служащих там отцах. Просто кланяюсь им. Моя супруга Оля и вся наша семья бесконечно любим отца Валериана, постоянно молимся о нем, поминаем отца Тихона. Для нас это очень-очень дорогие люди.
Помню ещё по Отрадному сыновей отца Валериана. Потом, когда я поступил в Сретенскую семинарию, мы учились на одном курсе с отцом Тихоном. Вот так Господь нас свел.
Моя дочь после ездила к отцу Валериану, передавала ему нижайший от нас с супругой поклон. Мы с ней ездили в Отрадное с 1977 по 1982 годы. Последний раз – это был год защиты диплома. Мы сделали документальный фильм «Реставрация» о Сретенском монастыре, который тогда ещё был закрыт. Одни из первых нашли в Красногорском архиве кадры разрушения церквей, сейчас они уже всюду растиражированы. Потом мы переехали в Питер, пошли дети, уже сложно было выбраться. Но я постоянно читаю проповеди отца Валериана, слежу за тем, где он выступает.
Таких крепких в вере людей осталось, наверно, столько, что можно по пальцам одной руки пересчитать. Время-то сейчас мутное, соблазны и слева и справа. А отец Валериан, как маяк, стоит. Таким же был отец Иоанн (Крестьянкин). Что сказал, то и верно. Чтобы ни случилось, мы знаем, что есть батюшка, и спокойны. Отец Валериан – одна из последних скал, что стоит в этом бушующем море. Твердый православный человек. Ему можно абсолютно доверять. Замечательный подвижник. Как жаль, что мы от него так далеки.
Исповедовать он тогда не всегда исповедовал, но к нему можно было подойти поговорить. Помню, как он меня отругал за курево. Мы были очень все богемными, высокообразованными. Приехал я к нему с какой-то гиперэстетической проблемой из области не то литературы, не то живописи: «Батюшка!..» – и излагаю ему какие-то свои творческие томления. А он меня слушал несколько минут, потом так в сторону отвернулся и говорит: «Ну, брат, от тебя и вонища!» Убил. Приземлил. Надо ж так наотмашь точно!
Да все они там, в Отрадном, отцы были такие разные и такие замечательные. Был там такой отец Владимир Шибаев, очень образованный, из умных, с ним можно было интересно поговорить. И вот только-только стал появляться отец Тихон Пелих. К отцу Владимиру стоит огромная очередь – всем охота. А там, смотрю, старчик сидит, лицо такое доброе, а к нему никто не подходит. Мне стало стыдно, и я переметнулся. Когда он меня в первый раз просто по голове погладил и немного приобнял, я такой восторг испытал! Такое нахлынуло ощутимое чувство присутствия благодати! Я как на крыльях тогда из Отрадного возвращался. На всю жизнь запомнилось. Да и не так много у нас, грешных, таких явных откровений реальности духовного мира. Проходит месяц, смотрю: к отцу Владимиру – несколько человек, а к отцу Тихону уже огромная очередь выстраивается. Это был такой источник любви! Мне просто одному из первых эта его духовная мощь открылась.
В отце Валериане его необыкновенная любовь вместе с тем могла сочетаться с твердостью и уже тогда ощутимой властью. Он говорил как власть имеющий. Хотя тогда, почти 40 лет назад, он по возрасту ещё не был старцем. Был относительно молод, но в нем уже такая харизма была. Дано ему это было. Он мог прямо без оглядок говорить правду про власть. Ничего не боялся. Это нас поражало, заряжало и в нас какой-то внутренний ресурс стояния в истине. Помню, как он в проповедях говорил о том, как большевики передвинули календарь так, что безобразно на один день пришлись праздники, которые не должны совпадать: память святого Вонифатия, покровителя трезвости, и 1 января, когда вся некогда православная Россия пьяная лежит.
Отец Валериан вразумлял нас, расставлял в нашей жизни границы, за которые нельзя переходить. Внушал какие-то основополагающие вещи. Показал: вот это дорога, вот это обочина. Сюда упадешь, там потонешь. Иди прямо вот по этому пути, – и всё. Дорога нам, слава Богу, с молодых лет понятна.

«Хочу креститься!»

Тарах Хамидов

Тарах Хамидов, выпускник ВГИКа:

– В начале 1980-х годов во ВГИКе сложилась группа молодежи, тянувшейся к вере. Непосредственно с моего курса: Дима Делов, Оля Нифонтова, уже покойные Саша Карпушев, Саша Сидельников, которого убили, когда в 1993 году расстреливали Белый дом – хотя он просто снимал, как оператор, его приняли за снайпера. Параллельно с нами на сценарном учился Георгий Шевкунов.
Мы все вместе общались. Ребята раньше меня стали ездить в Отрадное. И хотя я ещё даже не знал, что с ними происходит, они все были уже какими-то необычными. Явно выделялись на курсе. Я начал как-то прислушиваться к тому, о чем они говорят. У меня был очень сложный период в жизни, и я однажды отвёл в сторонку Диму Делова и говорю: «Дима, всё, хочу креститься!» Мы и поехали в Отрадное. Чаяли застать отца Валериана, который крестил Диму, но меня крестил на Вербное воскресенье 19 апреля 1981 года отец Владимир Шибаев.
Я из мусульманской среды. Отец, сам уже партийный работник, долго не принимал моего выбора. А потом ему во сне явился дед. Отец хочет зайти в мечеть, а ему точно что-то преграждает путь, народ выходит из мечети, и отец никак не может зайти. И вдруг толпа, которая движется на отца, несколько расступается, и к нему идет дед и говорит: «Не трогай Толиба. Он правильным путем идет». После этого отец настолько удостоверился, что уже не только меня никак не укорял, но и защищал от сотрудников КГБ и своего партийного руководства, которые пытались воздействовать на меня через него. «Мой сын идет правильным путем! Отстаньте от него! Мы все смертны», – говорил он.
Толиб – это мое имя до Крещения. Хотя с детства меня звали Толя. Думал, буду Анатолием в Крещении. А когда отец Владимир спросил: «С каким именем будешь креститься?» – я внезапно ответил: «Не знаю». Стали смотреть святцы. Уточнил, когда у меня день рождения. 25 октября. А это память мучеников IV века: Прова, Андроника и Тараха. Так меня и крестили с именем Тарах (это то же самое, что украинское имя Тарас) – тоже вроде на букву «Т», как и Толиб и Толя. Батюшка ещё, помню, обрадовался: «Будешь имя мученика оживлять!»
Отец Владимир тогда воспринимался как мягкий, а отец Валериан, по контрасту, – как твердый, уверенный, сама мощь. Меня даже Дима, помню, предупреждал: «Он бывший боксер!» Стоишь, бывало, в храме, нас там целая толпа, а отец Валериан на солее, и такая у него была сила взгляда, что просто трепет охватывал: «Сейчас он посмотрит тебе в глаза и всё о тебе поймет», – и от одного этого чувства от тебя точно отслаивались все твои грехи. Ощущалось, что он видит все твои язвы, и от этого взгляда они, словно обработанные каким-то целебным раствором, начинали заживать. Это не только мое ощущение, многие признавались мне в этом потом.
Когда он говорил проповеди, в храме стояла абсолютная тишина. У него очень мощное слово. Я, честно говоря, даже боялся у него исповедоваться. Как-то все больше подходил на исповедь к отцу Тихону Пелиху, он так аккуратно, тихо, нежно, внимательно всех принимал. Только однажды я подошел на исповедь к отцу Валериану – и понял, что все эти страхи напрасны.
Тогда в отрадненском храме было не протиснуться, да и сейчас также. Дух тогда, помню, ощущался там физически. Он был почти осязаем. Ты просто чувствовал, как к тебе отец Валериан приближается и, точно па ром, снимает с тебя грехи. Мы тогда переживали каждое таинство, как чудо. Такая была благодать. Какое-то очень глубокое мистическое чувство охватывало в те времена душу после каждой исповеди и причащения.
Нас так тогда тянуло в Отрадное. Другие московские храмы точно не существовали для нас. Я однажды даже пошел было с Белорусского вокзала в Отрадное пешком. Устроил такое своеобразное паломничество. Хотя несколько остановок всё же в конце доехал. Подхожу к храму – закрыто. Стал искать батюшку. Я даже никакого собственно звонка не видел, просто прикоснулся к калитке, слышу – там где-то внутри раздался звонок. Появилась какая-то матушка, как в мареве идет, не то по земле, не то ноги у нее вдруг как будто отрываются от земли. «Мне бы, – признаюсь, – с батюшкой поговорить». – «Сейчас не время», – отвечает она и исчезает.
Выхожу, там раньше за храмом перед железнодорожным полотном было просто поле, это сейчас уже там всё домами застроили. Дело было летом, и там в ту пору была какая-то пожухлая трава. Вдруг она вокруг меня загорелась полукругом. Стою в этом огненном кольце, оборачиваюсь на храм, начинаю креститься, и это кольцо само по себе как вспыхнуло, так и потухает. Мне и на душе стало легко. Точно все соблазны, обступавшие душу, потухли.
Потом, лет через 15, я познакомился в общежитии ВГИКа с одним туркменом, он был ассистентом у многих известных режиссеров – у того же Павла Лунгина. Мы разговорились, я ему рассказал про свой опыт Крещения, а он мне и говорит: «Хочу креститься. Будешь крестным?» Я согласился. Сейчас я уже даже его туркменского имени не помню, привык называть его по имени, с которым крестили: Григорием. Мы поехали с ним в Сретенский монастырь к тогда ещё отцу Тихону. Он нас принял, но отправил к отцу Валериану.
Я всё думал: «Почему он уже не в первый раз отправляет меня к отцу Валериану?» Видимо, при том, что мы вместе учились, для меня назидательнее обращаться к тому священнику, кто для нас уже тогда был непререкаемым авторитетом.
Потом, когда я хотел жениться и приехал к отцу Тихону с просьбой нас обвенчать, он сначала согласился. Уточнил, сколько мы знакомы. Узнав, что полгода, предложил совершить таинство вскоре после Рождественского поста. А потом поинтересовался: «Кто она?» Я ответил, что в ПСТГУ богословский факультет закончила, собиралась в монастырь… «В монастырь?! – сосредоточился отец Тихон. – Надо тогда ещё полгода ждать. После Великого поста, не раньше». –«Батюшка, мы же хорошо знакомы…». – «Если ты мне не веришь, поезжай к отцу Валериану». – «Ну, почему же не верю», – ответил я и взял благословение. Дождались Великого поста, через год отец Тихон нас обвенчал. Сейчас у нас уже четверо детей.
А тогда с Григорием мы тем не менее в магазине «Сретение» приобрели белую крестильную рубашку до пят. Так что потом, когда уже началось таинство Крещения, отец Валериан увидел его и провозгласил так, что даже вопящие младенцы притихли: «Как приятно видеть человека в настоящей крестильной рубахе!» Про малышей, которые снова заревели, сказал: «Ты не обращай внимания на то, что они кричат, сейчас покрестим, все перестанут». И действительно: к тому моменту, когда отец Валериан говорил уже, как всегда, блестящую проповедь, вся малышня молчала, точно тоже слушала его.

«У вас же есть отец Валериан!»

Игумен Алипий (Медов)

Игумен Алипий (Медов), настоятель Казанского мужского монастыря Шуйской епархии Ивановской митрополии:

– Впервые я услышал об отце Валериане от одной рабы Божией, Евфимии Ивановны, которая тогда подвизалась при храме в Юдино, сейчас там Патриаршее подворье, где живут пюхтицкие монахини. Она знала батюшку и очень много рассказывала мне о нём. По её наставлению я и попал к отцу Валериану в начале 1990-х годов на исповедь. Сразу почувствовал единение духа, точно между нами совершенно не было никаких преград. С тех пор я обращался к старцу по всем самым трудным вопросам. По его благословению пошел в монастырь. Батюшка, слава Богу, к нам уже несколько раз приезжал.
Отец Валериан – человек очень широкой души, который всегда и поймет, и наставит, и утешит, и поможет во всех бедах и скорбях. Я сподобился с батюшкой и в паломничествах несколько раз побывать. Мы с ним и на Афон ездили, и по России довелось с ним поездить, на острове Залит вместе были. Всегда, общаясь с отцом Валерианом, получаешь духовное подкрепление. Встречи с ним становятся целыми вехами внутреннего духовного пути. Он всегда подсказывает точнейшее направление. Дает святоотечески выверенные советы. От нас требуется только всё именно так, как он сказал, исполнить.
Прошлой осенью мы с отцом Валерианом были в Астрахани, там сейчас наш бывший ивановский правящий архиерей, митрополит Никон (Фомин). Батюшка совершенно не щадил себя ради людей. За те пять дней, которые мы там были, каждый день выступал публично, не говоря уже о личных встречах. Причем на одну из бесед с народом надо было ехать за много километров в Волгоград. Батюшка – подвижник, переносит ради других все тяготы пути. Множество людей по его молитвам и благословению получают духовное врачевство. Помню, когда к отцу Николаю Гурьянову люди откуда-то из центральной России приезжали, он им говорил: «Зачем же вы ко мне едете? У вас же есть отец Валериан!»

Материал подготовлен к 80-летия протоиерея Валериана Кречетова, Ольгой Орловой для

У ТРОИЦЫ ОКРЫЛЕННЫЕ "ПОСЛЕДНИЙ ПРАЗДНИК" рассказ Книги архимандрита Тихона (Агрикова) мне приходилось и раньше читать. Но сегодня я прочитала и замечательный рассказ, и получила ответ на свой вопрос. После перезда в другой город, каждый, кто решается на такой отважный шаг, оказывается новичком в новом приходе. Бывать в церкви святого благоверного князя Александра Невского мне приходилось и раньше, когда приезжала в гости к сыну, ну, а теперь, я стала его постоянной прихожанкой, в котором свои уставы и свои порядки и они никак не совпадают с теми порядками, которые царили (в церкви) в том городе, где я проживала раньше. Кто попадал в подобную ситуацию, поймет меня, ведь избежать этого искушения сравнения никому не удаётся, недаром говорят: «все познается в сравнении». Но вот вопрос, который засел в голове и не давал покоя, каждый раз после очередной Божественной Литургиии, вводя мою душу в смятение, Господь узрел и ответ в рассказе прислал, Слава Тебе, Господи! Читая много духовной литературы, я обратила внимание, что очень много разногласий между духовниками на вопрос, как часто можно подходить к таинству Причастия? У всех разные ответы и, в основном, все ссылаются на усмотрение духовного отца или духовника, у которого окормляется спасающаяся душа. Но мне нигде не довелось прочесть, чтобы к причастию можно было подходить каждую неделю. Во время поста, особенно Великого имеется такая практика для постоянных прихожан, которых как облупленных знает настоятель прихода, и он дает благословение на это, а вот не в пост, да каждую неделю... .Кто серьёзно подходит к этому вопросу, знает, как важна ДОЛЖНАЯ подготовка к Таинству (хотя мы НИКОГДА не бываем достойны и причащаемся по милости и любви Божией, но труд свой мало-мальский приложить просто обязаны) и, если причащаться каждую неделю, то как говорил полюбившийся всем отец Флавиан (А. Торика), то человек будет находиться в постоянном посте, а возможно ли такое немощному человеку. Врядли. Так вот, все, кто всё же дерзает на такой смелый поступок я не в коей мере не бурусь судить, а вот повод задумться, прочитав рассказ есть над чем. Рассказ очень нужный, читайте и возможно и вы получите ответы на свои вопросы.

Иеродиакон Даниил (Павел Иванович Маланьин) (1926–1956) Из всех, кто влился в число лаврской братии, из вновь пришедших молодых вспоминается иеродиакон Даниил, в миру Павел Иванович Маланьин. Не заметить его в те годы было невозможно. Яркие, бросающиеся в глаза внешние данные - высокий рост, почти черные волосы, крупные и выразительные черты лица - очень хорошо гармонировали с завидным голосом - могучим, очень приятного тембра басом. Он любил служить и служил собранно, серьезно, не мешая каждой душе выразить в молитве, соединить с ектениями свое сокровенное, - прямо, непосредственно, просто. А ведь как велик соблазн молодому сильному голосу заглушить все и всех, насладиться своим диапазоном и оттенками звучания! Когда иеродиакон Даниил пел величания, мне невольно вспоминался писатель Тургенев:«Русская правдивая, горячая душа звучала и дышала в нем и так и хватала вас за сердце, хватала прямо за его русские струны». И еще: «Он пел, и от каждого звука его голоса веяло чем-то родным и необозримо широким». Конечно, в таком положении особенно трудно хранить свою душу от въедливых помыслов тщеславия, от увлечения собственной значимостью, от желания настоять на своем при всякой несправедливости. Трудно любому, а еще больше - серьезному монаху, с полной ответственностью относящемуся к своим обетам.на фото: Фрагмент общей братской фотографии конца 40-х годов 20 века. В центре - иеродиакон Даниил Маланьин.

Отец Даниил, по отзывам знавших его, старался работать над собой и эти старания укреплял молитвой. Рано утром вместе со всеми насельниками обители спешил он к Преподобному Игумену Сергию за благословением. В соборе еще темно. Только дежурный монах зажигает лампадки. Пока не пришел отец Наместник, все богомольцы стоят в притворе, оставив неширокий коридор для прохода монахов. Как только прозвучит возглас предстоятеля «Благословен Бог наш», вспыхнут разноцветные стаканчики паникадил, хлынет могучим потоком «Царю Небесный...». После братского молебна отец Даниил шел к Литургии. Когда он не служил, то пел на клиросе. Церковное пение было его стихией. Даже в отпуск, желанный и необходимый его болезненному состоянию, он ехал петь. Уезжал в Киев, пел в древней колыбели русского православия - Лавре преподобных Антония и Феодосия Киево-Печерских. Не прошло и десяти лет с момента поступления отца Даниила в Лавру, как подкрался конец - неслышно, нежданно, неотвратимо. Говорят, утром он служил, вечером читал после трапезы вечерние молитвы... А следующим утром уже облетела всех весть о его смерти. Он умер в тот год, когда исполнилось ему ровно тридцать лет. О внезапной, по церковно-славянскому выражению, напрасной смерти издревле молятся христиане, прося Господа сохранить от этой беды. И все же иногда случается такое: внезапно умирает кто-то. Только не всегда это беда. Думается, Господь, «глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезная всем подаваяй», допускает иногда и такую решительную меру, зная заранее, что может встретиться человеку на пути и будет ли это тому на пользу. Как опытный садовник срезает распустившийся бутон точно в срок, чтоб не выветрился аромат, не осыпались до времени лепестки, так и внезапная смерть подкашивает иногда человека в лучшую пору его цветения. Понимание и уверенность в этом могут утешить и примирить со всеми беспокойными вопросами. Об этом говорит и псалмопевец: «Всякия кончины видех конец, широка заповедь Твоя зело» (Пс. 118, 96)... Здесь надо добавить, что отец Даниил был серьезно болен. Внешне он выглядел крепким, сильным, даже солидным человеком. Но молодой организм его страдал неизлечимым недугом - эпилепсией, которую в простонародье называют падучей болезнью. Мне пришлось видеть довольно страшный момент из жизни отца Даниила. Он служил праздничную Литургию. Я тогда был еще иеродиаконом (самым-самым плохим). Служба шла торжественно, благодатно. Предстоятельствовал отец Наместник. Успенский собор был полон народу. Певчие (студенты Духовной школы) пропели на клиросе «Блаженны...», затем тропари праздника, все духовенство в алтаре перешло на горнее место. С ними перешел и иеродиакон Даниил. Когда хор замолчал и нужно было говорить одному из иеродиаконов «Вонмем, премудрость вонмем...»,неожиданно случилось ужасное. В алтаре раздался страшной силы нечеловеческий душераздирающий крик... Все вздрогнули и оцепенели. В это мгновение иеродиакон Даниил упал, как подрубленный, замертво на пол церковный... При своем падении он задел взметнувшимися руками престольный семисвечник, упали на пол три-четыре лампады, пролилось из них масло... А он лежал ничком на полу совершенно недвижим, в полном иеродиаконском облачении. Многие думали, что он мертв, но он был жив, только глубокое обморочное состояние охватило его. Придя в себя от неожиданности, два молодых батюшки за руки оттащили отца Даниила в сторону, в придел. Служба пошла своим чередом. Но лично на меня это событие произвело потрясающее впечатление. Я таких случаев еще ни разу в жизни не переживал. Притом этот крик, вырвавшийся из самого больного сердца, был каким-то необыкновенным, страшным, трагичным. Этот крик целый месяц звучал в моих ушах и вновь и вновь ранил, терзал мою душу. Пролежав около часа в приделе, отец Даниил встал, отряхнулся, как-то болезненно, виновато улыбнулся, затем тихонько разоблачился и ушел в свою келию. Вид его был явно болезненным, бледность лица и расслабленность всего тела показывали, что он претерпел острый физический и душевный кризис и нуждается в полном покое. На другой день он снова служил Божественную Литургию, хотя уже за ним тихонечко наблюдали, охраняя его от возможных падений и ушибов. *** В «Троицких письмах» (это такая маленькая книжечка, где описываются особые чудесные события, бывшие в Лавре Преподобного Сергия) есть подобное повествование, как один, тоже лаврский, иеродиакон (непомню его имени) хотел совершить богослужение, будучи неподготовленным. Он пришел в алтарь, взял стихарь, орарь и поручи и собирался приблизиться к святому престолу, чтобы поцеловать его, как это делают священнослужители пред облачением. Но лишь только он приблизился к престолу Божию, как неожиданно остановился, побледнел, как белое полотно, вскрикнул от страха и повалился на пол... Когда он очнулся, то со слезами рассказывал следующую страшную повесть. Он совсем не готовился служить: ни монашеское правило, ни молитвы к святому причащению не читал, исповедь не проходил. И вот, когда он вошел в алтарь и хотел, с облачением в руках, приложиться к святому престолу, увидел у престола стоящего Ангела в образе светлого юноши, облаченного в голубой стихарь. Ангел, гневно взирая на иеродиакона, быстро подошел к нему, резким движением вырвал из его рук облачение и грозно сказал, показывая одновременно рукой в угол: «Если бы не его молитва за тебя, я поразил бы тебя на месте этим огненным мечом...». В руке его горел, переливался огнями пламенный меч. Иеродиакон мгновенно заметил, что в углу, стоя на коленях, молится за него Ангел Хранитель, и на нем белый стихарь. Больше иеродиакон ничего не помнил. От страха затряслись все его члены, и он, лишившись чувств, упал на землю. Так страшно приступать к святыне в недостойном виде, а как часто, часто мы это делаем! Боже Ты наш! И Ты все терпишь! Ты ждешь, когда мы исправно будем служить Тебе, Страшному Богу... *** Я ничуть не допускаю мысли, что случай с иеродиаконом Даниилом произошел тоже по недостоинству, как наказание. Нет. Это совсем иное. Отец Даниил всегда аккуратно готовился к богослужению, всегда и служил с чувством глубокого сокрушения, покаяния. А то, что с ним произошло, - исключительно по его болезни. Господь возлюбил его душу и еще чистую, не оскверненную мирской греховной грязью, взял ее к Себе, в Небесный святой чертог. Да и как хорошо-то умереть в такие юные годы! Юная роза, ты переносишься в горний вертоград, чтобы там еще более цвести и благоухать. Как хорошо умереть в юные годы! Как хорошо не видеть всей этой земной муки, неправды, горя, слез, засилья, всякого рода зла, коварства!.. *** Мне пришлось видеть юную девушку (Наташа имя ее), этот увядший на земле цветочек, лежащую в новом гробике. Сколько неземной красоты, невинности, нежной чистоты сияло в застывших светлых чертах ее лица! Можно ли думать, что она умерла, что она больше не будет жить? Неужели эта жизнь - случайная шутка, рок несправедливой судьбы, мимолетный дар, втоптанный в грязь цветок? О нет! Тысячу раз нет! Она лежала, как живая, словно уснула глубоким сном. И святая девственная красота говорила о бессмертии ее души. Господи, да как же счастливы они, эти святые души, в младенчестве, детстве, юности ушедшие к Тебе! И как неразумно делают те люди, которые убиваются, горюют неутешно о потере своих детей, братьев, сестер, юными ушедших в Вечность. *** Вспоминается еще одна святая юная душа (Аннушка имя ее), которая в самом расцвете девственной красоты неожиданно завяла, как ранний цветочек в морозное утро. Прошу моих дорогих читателей помянуть их имена в своих святых молитвах. *** Вполне по-христиански отнеслись к внезапной смерти иеродиакона Даниила его родители, и ныне проживающие в Москве. Смиренно, безропотно, даже с благодарением Господу приняли они этот страшный удел. Родитель отца Даниила отец Иоанн (он принял священство после смерти сына) и теперь бывает в Лавре, но уже слаб по старости и болезни ног. Вновь и вновь воскресает в нашей памяти светлый образ иеродиакона Даниила в праздник Введения Божией Матери. Ведь этот святой день он особенно любил. Надо заметить, что отец Даниил вообще любил праздники Божией Матери и всегда старался послужить в эти дни. А праздник Введения был любимейшим днем в его жизни, как бы второй Пасхой. И вот эту праздничную Литургию он отслужил в 1956 г. в последний раз... Несомненно, его сердце чувствовало, что больше этот праздник ему на земле не придется служить. И были особые переживания в его душе. Последний праздник. Последний... И вот теперь, когда беру в руки его скуфейку (она осталась мне на память), я вспоминаю, что тот, кто ее носил, ходил в ней в последний праздник. Но в последний ли?.. «Да», скажут люди, не просвещенные верой. А вот мы, верующие, скажем «нет». СвященноиеродиаконДаниил и теперь служит праздники Божией Матери. И теперь он их любит отмечать, да еще больше. Только не здесь - на грешной земле, а там - на Небе, где нет ни болезни, ни печали, ни воздыхания, где жизнь бесконечная, где Господь наш царствует и все святые Его. Спустя месяца полтора после смерти отца Даниила один из братии Лавры (благочестивой и святой жизни человек) видел умершего в видении. Облаченный в светлый диаконский стихарь, тот стоял среди Трапезной церкви. Кругом его было много-много маленьких ангелов. Все пели. Дивные небесные мелодии наполняли храм. Но что это было за пение! Кто может его передать? Слезы, слезы умиления! Видевший говорил об этом и - плакал. И у меня, когда я вспоминаю и пишу об этом, тоже слезы катятся по щекам... Когда отец Даниил был жив, то он очень любил регентовать на клиросе, хотя это занятие у него что-то плоховато получалось: то ли его сильный голос забивал остальные, и не было гармонии, то ли спешка мешала ему быть хорошим регентом - словом, с регентством у него не ладилось. И вот там-то, на Небесах, видимо, и воплощаются все наши лучшие желания, а отец Даниил совершенствует свои певческие и регентские способности. Поет, да еще пришел попеть со своим небесным хором к нам сюда, в Трапезный храм, в Лавру родную. А как все это радостно и утешительно для нас, грешных! Как радостно сознавать, что наше земное служение будет совершенствоваться еще более там, на Небе! Отрывок из книги «У Троицы окрыленные» Архимандрит Тихон (Агриков) - бывший преподаватель Московской Духовной Академии и насельник Свято-Троицкой Сергиевой Лавры