Глава 23. На свободу - с чистой совестью
Наконец-то закончились мои мучения - впереди открывалась новая, счастливая, интересная жизнь. На следующий день после заключительного экзамена прилетел Сережа. Я встречала его в аэропорту: стояла, облокотившись на раскалившийся от солнца поручень, отгораживающий небольшой участок взлетного поля. День был ослепительный: на ярком синем небе, казалось, навеки застыли небольшие полупрозрачные облачка, за сетчатым забором, окружавшим бетонные островки, на которых присевшие отдохнуть самолеты напоминали огромных нахохлившихся птиц, выстроилась полоса изумрудно-зеленых деревьев. Встречающие своих близких, истомившись от жары, замерли, как будто уснули в расслабленных позах, укрывшись в тени аэровокзала. Возникло ощущение какой-то нереальности окружающего мира, где все происходило, как в замедленной съемке, в то время как моей собственной жизни был задан совершенно другой темп.
Пять долгих лет я провела в состоянии заведенной пружины, какие встречаются в детских игрушках: стоит кому-нибудь повернуть в скважине ключик несколько раз - и машинка начнет хаотично двигаться, натыкаясь на окружающие предметы, или обезьянка с наивной рожицей станет без конца кувыркаться через голову, или зайка-трудоголик будет без устали стучать в висящий на шее барабан, пока не отвалятся лапы. Я походила на все эти три перечисленные выше предмета, пока тянула бурлацкую лямку даже не учебы, а выживания в экстремальных условиях на нашей кафедре. Конечно, не заупрямься мои родители, прислушайся к совету Джеймса и отпусти меня учиться в Москву - все сложилось бы иначе. Наверняка, были бы и трудности, и разочарования, и невзгоды, но это была бы жизнь, наполненная событиями и проведенная с пользой: учебой у знающих и грамотных специалистов - вроде той женщины в МГУ, что проводила со мной собеседование. А так создавалось ощущение, что меня, ни в чем не повинную, приговорили к пяти годам заключения в неком гибриде сумасшедшего дома и тюрьмы, населенном отвратительными чудовищами, сошедшими с полотен Гойи. Если бы не Сережа и не те благородные люди, которые не дали погаснуть в моей душе, временами едва теплившемуся огоньку веры в торжество добра, я бы не смогла вынести столько лет издевательств и откровенного глумления над собой. Даже зная, что все мрачное, грубое и подлое уже позади, я все еще не могла расправить плечи и вздохнуть полной грудью.
Так я размышляла, вглядываясь сначала в приземляющийся самолет, а потом в спускавшихся по трапу пассажиров. И вот наконец из темного салонного чрева появилась такая знакомая и бесконечно родная фигура! Сережа сразу же заметил меня и бросился к ограждению, обгоняя неторопливо движущихся людей, и вот мы обнялись крепко-крепко, и он шепнул мне на ухо: «Ну, здравствуй, мой жёнчик с высшим образованием!», подхватил меня за талию и радостно закружил. И в этот момент завод проклятой пружины вдруг кончился, плечи расправились, и я вздохнула полной грудью знойный аэродромный воздух, пропахший гарью и керосином, но, все равно, такой сладкий - потому что это был аромат свободы! Сережа поставил меня на землю, а я вцепилась в него изо всех сил и зарыдала во весь голос, так, что народ начал оглядываться. Муж старался меня успокоить, обнимал, целовал, гладил, прижимая меня к себе с такой нежностью и любовью, что извергающийся из меня поток боли и страдания начал понемногу иссякать - и сошел на нет. Появилась какая-то необыкновенная легкость, казалось, расставь широко руки - и непременно полетишь, подхваченная шальным ветерком, и чувство безумного счастья охватило душу и разлилось по всему телу, наполняя каждую клеточку оранжево-желтым, как апельсиновый сок, ощущением восторга. Это именно про нас позднее напишет известный поэт-песенник: «Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя!»
На следующий день мы купили два роскошных букета и отправились в главный корпус университета, находившийся в получасе ходьбы от нашего факультета. Валентину Петровну мы не застали на месте и передали для нее цветы через дежурившую в парткоме девушку, написав благодарственную записку. А Юрий Николаевич оказался в своем кабинете и очень смутился, когда я вручила ему цветы со словами благодарности. Я познакомила его с мужем, они пожали друг другу руки, и Сережа сказал: «Спасибо Вам за то, что не дали мою жену в обиду!» На что заведующий кафедрой ответил: «Не за что меня благодарить: Наташа, действительно, отвечала отлично, иначе я ничего бы не смог изменить». Прожив довольно долгую жизнь, могу признать, что справедливость в этом мире - явление редкое и почти мифическое, тем больше я ценю тех людей, которые помогают сказкам сбыться, порой ценой неимоверных усилий, отстаивая правду до конца.
И вот наступил день вручения дипломов. Мы сидели рядком в коридоре у кабинета ректора, когда откуда-то возник Сережин отец. Мы были такие счастливые, нарядные, красивые и, надо же - с дипломом (свой Сережа получил через семь месяцев), мрачные прогнозы о том, что женитьба заставит нас бросить вузы, не оправдались. Казалось: вот он шанс у отца помириться с отвергнутым им сыном, признать свою неправоту и порадоваться вместе с ним. Муж, видимо, ждал этого, он весь как-то встрепенулся, подался вперед, привстав со стула, но отец отвернулся и с каменным лицом прошел мимо. Я до сих пор не могу понять ни своих родителей, ни Сережиного отца: чем мы были плохи, что не заслужили их любви? По-моему, такими детьми можно было только гордиться: умными, трудолюбивыми, самостоятельными, ничего у родителей не просящими. Ведь другие отцы и матери носят передачи своим деткам-отморозкам, сидящим в тюрьмах, и всячески пытаются оправдать их преступления, выгораживая их перед обществом. А нас с Сережей не любили самые близкие нам люди. Ни за что. Просто так.
Лето мы провели дома, потихонечку занимаясь ремонтом, ведь в нашей новой квартире все предметы, сделанные из дерева, очень быстро рассохлись: между половицами образовались огромные щели, краска на дверях облезала клочьями, а дверные косяки стали оправдывать свое гносеологическое происхождение - их повело и перекосило, так что дел по дому хватало. Конечно, мы успевали и погулять, и на пляже поваляться, и грибы пособирать, не пересекая городской черты.
В конце лета Сережа уехал, чтобы приступить к написанию дипломного проекта, а я начала работать в прекрасном техническом институте на кафедре приборостроения. Меня взяли на должность инженера-переводчика, но, поскольку все переводы я делала очень быстро, то старалась помочь остальным шести членам нашей группы, чем могла: делала по формулам расчеты, подбирала в библиотеке нужную литературу, а, когда шеф смог выбить электрическую печатную машинку, то моментально научилась печатать на ней и строчила, как Анка-пулеметчица, чем очень всех обрадовала: ведь теперь им не приходилось бегать по институту и уламывать капризных дам напечатать их статью, чтобы послать ее в научный журнал. В это время наш зав.кафедрой как раз собрался защищать докторскую диссертацию, печатной работы было так много, что его секретарша не справлялась, так что и здесь я пригодилась. Потом он как-то прочитал написанный мной от руки перевод статьи, сделанный еще до появления в нашей группе печатной машинки, и обнаружил, что у меня красивый почерк, поэтому мне доверили вписать в диссертацию все формулы, а это было ни много, ни мало, а 1500 страниц (пять экземпляров по 300 страниц каждый), так что работы мне хватало. Трудиться мне нравилась, да и коллектив был отличный - молодежный, практически весь мужской.
На ноябрьские праздники приехал Сережа, познакомился с моими ребятами, пришелся всем по душе, так что стало еще веселее. И машинка опять пригодилась: в конце рабочего дня приходил муж и диктовал мне написанный им диплом, а я его печатала. За неделю, работая и в выходные, управились, потом я вписала формулы, и Сережа повез диплом на рецензию в Москву. А там уже и Новый год подоспел, уже все документы на распределение были подписаны, осталась только защита. Муж съездил на разведку в городок, где нам предстояло поселиться, он ему понравился, хотя до Москвы добираться было довольно долго и с пересадкой, либо идти два километра пешком от остановки. Зато дома были современные - 12-этажные башни с лифтом и горячей водой, то есть все блага цивилизации оказались налицо, что не могло не радовать.
Защита диплома состоялась 15 февраля и, конечно, прошла отлично. Приступить к работе нужно было 1 апреля, поэтому Сережа приехал домой. Мы потихоньку начали собираться: покупали кастрюльки и прочую хозяйственную утварь и посуду. Мама мне выдала приданое: 4 наволочки, две простыни и два пододеяльника и позволила забрать с собой мою подушку и одеяло. Вот такая я была богатая невеста. За те годы, что Сережа провел в нашей семье, мама ему неоднократно пеняла на то, что взял в жены бесприданницу, а мог бы жениться на нашей свидетельнице Наташе, богатой москвичке, которой папа обещал подарить на свадьбу автомобиль «Волга». И каждый раз Сережа ей отвечал: «Что же: мне на машине жениться? Зато я Наточку очень люблю!»
Сдача жилого дома затягивалась, а из институтского общежития Сережу уже выписали, поэтому ему временно дали комнату в академическом доме. Перетащив туда свои пожитки, муж отправился за своим главным сокровищем - за мной. Когда я пришла к зав.кафедрой с заявлением об увольнении, он меня спросил: «А что же я должен на нем написать?» Я: «Не возражаю.» Шеф: «Как же я могу написать, что не возражаю, если я категорически против: лучшие люди уходят!» Конечно, мне было это очень приятно слышать, так же как и то, что мой непосредственный начальник пригласил Сережу на работу в нашу группу и обещал ему всяческое содействие в написании и защите кандидатской диссертации. Мы отказались, потому что хотели иметь свое жилье, он грустно вздохнул: «К сожалению, квартиру вам дать я не могу.» Я всегда вспоминаю эти полгода работы с огромной нежностью и признательностью к окружавшим меня добрым и порядочным людям.
Родители были рады нашему отъезду, ведь теперь в их распоряжении оставалась отдельная трехкомнатная квартира. Когда я вернулась из домоуправления со штампом о выписке, отец, потирая руки, заявил: «Наконец-то я от тебя избавился! Запомни: я никогда тебя не пропишу назад!» Он уже забыл, а, может, просто не хотел помнить о том, что квартиру эту получила я, а не он, и что мы с Сережей фактически подарили им две пятых от этой квартиры, так бы и сидели они в своих двух комнатах в коммуналке до самой смерти, если бы не наша дружба с Эллой и не желание ее родителей дать нам с Сережей возможность жить полноценной семейной жизнью. Не успели мы уехать, как три оставшихся эгоиста не просто перегрызлись между собой, а передрались с нанесением друг другу тяжких телесных повреждений, так, что против отца было возбуждено уголовное дело, и он слезно умолял меня пустить его пожить к себе, чтобы скрыться от милиции, но это произойдет только через несколько лет.
Конец второй части
1101810.01.2019 Ирина СЕВЕРНАЯ. Фото Александра ЧУГУЕВА.
О том, что в четвертом подъезде дома №71 на улице Лынькова пожилая женщина вот уже две недели живет на лестничной площадке, в редакцию «ВБ» сообщили читатели. «Она уверяет, что ее выселили из квартиры незаконно и идти ей некуда», – рассказали звонившие.
3 января, побывав в указанном подъезде, мы увидели действительно странноватую картину: лестничные площадки с третьего по пятый этаж были заставлены шкафами, креслами, кухонными тумбочками. Рядом лежали скрученные ковры, какие-то пакеты и узелки с одеждой, книгами и другими пожитками, прямо на полу стояли комнатные цветы в горшках.
«Мне просто некуда идти»
Хозяйку всего этого добра – 71-летнюю пенсионерку Валентину Данилову – мы разыскали в общем коридорчике между двумя жилыми квартирами, в одной из которых она ранее проживала.
Валентина Александровна, которая 47 лет отработала на заводе РТИ заместителем начальника ОТК, ветеран труда, в течение 12 лет являлась народным заседателем в суде, рассказала:
– В 1993 году мы расписались с моим вторым мужем – Вячеславом Рыбалко. Вместе работали на РТИ, там и познакомились. После развода с первой супругой он купил эту двухкомнатную квартиру на Лынькова. Мы здесь вместе проживали, вместе ее приватизировали. 11 лет назад мой муж поехал к своему сыну в Америку и там умер. Я уверена, что его отравили.
После смерти мужа, по словам пенсионерки, появился некий Владимир, который «нагло заявил, что это его квартира. Хотя никакого отношения ни к мужу, ни ко мне он не имеет».
Состоялся суд, и не один, квартира в итоге осталась за новым хозяином, а Валентину Александровну, по ее словам, выкинули на улицу. «Мне просто некуда идти», – говорит она.
Суд постановил: жене – 11/100 доли
Первоначально спорная квартира принадлежала Вячеславу Рыбалко – второму мужу Валентины Даниловой, говорится в материалах этого судебного дела. Собственник оставил завещание на эту недвижимость сыну, который проживал в Америке. А сам действительно уехал в Америку к сыну и там умер в 2008 году.
В нотариальную контору после его смерти за открытием наследства обратились сын, которому он завещал квартиру, а также Валентина Данилова. Кроме того, последняя подала иск в суд о признании завещания недействительным, а позже – о признании права собственности на долю в квартире.
«В процессе рассмотрения дела было установлено, что вместе с Рыбалко В.С. она не проживала и супруги не вели общее хозяйство, – сказано в материалах суда. – Брак их существовал формально. Все время Данилова В.А. проживала в трехкомнатной квартире, расположенной по улице Горького, которая принадлежала ей на праве частной собственности».
Кроме того, судом было установлено, что у Даниловой имелась еще одна однокомнатная квартира, которую она накануне судебных разбирательств продала.
Когда в суде началось рассмотрение этого дела, Валентина Данилова прописалась в спорную квартиру. А в ее квартире на Горького жил ее сын.
За Даниловой было признано право собственности на 11/100 долей в квартире.
Спорная квартира общей площадью 51,7 кв. м состоит из двух комнат 18 и 13,3 кв. м. 11/100 доли составляет 5,7 кв. м общей площади, в том числе 3,4 кв. м жилой.
Сын хотел решить вопрос
Из Америки приехал Дмитрий Рыбалко, которому отец завещал эту квартиру. Он хотел решить с Валентиной Александровной квартирный вопрос: либо продать квартиру и поделить деньги согласно решению суда, либо одному из них выкупить чью-то долю. Но сына, как сказано в материалах суда, в квартиру не пустили.
«Поскольку Рыбалко Д.В. не мог из Америки реализовывать свои права, он в 2016 году подарил квартиру своему родственнику из Бобруйска Владимиру В., – говорится в документах по делу. – Когда тот пытался вселиться в квартиру, Данилова его не впустила».
Тогда новый собственник обратился в суд. Решением суда от 10 мая 2018 года право собственности Даниловой В.А. на 11/100 долей в спорной квартире было прекращено. Также было решено взыскать денежную компенсацию с Владимира В. в пользу Даниловой за ее долю в размере 4 235 рублей. Эти деньги мужчина выплатил, они были зачислены на депозит суда.
Владимир В. по закону стал единственным и полноправным собственником квартиры на Лынькова. Суд при принятии решения в его пользу учел тот факт, что истец очень нуждается в спорной квартире, так как проживает с женой и двумя детьми в общежитии, которое им предлагают освободить. А у Даниловой, напомним, есть в собственности квартира на Горького, 41.
Но и после этого пенсионерка жила в квартире на Лынькова и никого туда не впускала. В июне она обратилась с кассационной жалобой на решение бобруйского суда в областной суд. Судебная коллегия по гражданским делам Могилевского областного суда 20 сентября 2018 года решение суда Бобруйского района и Бобруйска оставила без изменения.
От квартиры отказываться не намерена
Выселение Валентины Даниловой из квартиры на Лынькова происходило с участием милиции и судебных приставов. Все ее вещи были вынесены на лестничные площадки. Собственник установил на двери квартиры другой замок.
4 января работники ЖЭУ №8 вывезли крупные вещи Валентины Александровны из подъезда на хранение в отдельное помещение, чтобы они не захламляли места общего пользования.
Валентина Александровна сейчас ночует в соседней квартире у одинокой женщины, с которой они дружат. Она говорит, что даже сейчас не намерена отказываться от спорной квартиры. По ее словам, все документы для подачи в Верховный суд у нее уже готовы.
На вопрос, почему бы ей не переехать в свою квартиру на Горького, женщина отвечает, что жить там невозможно. В январе 2015 года там случился пожар, «а у нас нет денег, чтобы сделать там ремонт».
Правда, в бобруйском суде, где нас консультировали по этому делу, отметили, что в этой трехкомнатной квартире на Горького сделан хороший ремонт.
«Не знаю, что делать»
Мы попросили прокомментировать ситуацию и нового собственника квартиры. Владимир В. рассказал: часть доли в этой квартире ему подарили родственники, а оставшуюся часть он выкупил у Валентины Даниловой.
– Квартира эта на законных основаниях принадлежит мне, – говорит мужчина. – Но Данилова ни в какую не хочет уходить из нее. Мы с судебными приставами уже и вещи ее вынесли, я все инстанции поднял, чтобы большую их часть наконец убрали из подъезда, поставил замок, поменял дверь… Но она мне дверь порубила.
Я не знаю, как еще разговаривать с этой бабушкой. Кроме того, она меня постоянно оскорбляет, унижает, угрожает, что посадит, говорит, что через несколько дней все равно будет жить в этой квартире. Кидается драться, вчера мне руку поцарапала. Хотя приходит милиция, объясняет ей, что я поступаю законно. И соседи пытались со мной ругаться. Милиция показала им мои документы, подтверждающие, что все в порядке.
– Она на меня всякое наговаривает, что я бандит какой-то, что «купил» всех прокуроров и адвокатов... И самое ужасное, что кто-то верит ей. Я даже не знаю, что делать дальше и куда обращаться.
А она в мою рубашку временно,
И скоропостижно вдруг поселится,
Наших душ две птицы неуверенных,
В небо словно в первый раз летят,
И в сердцах двух ледовито-северных,
Дефицит любви теплом заменится,
И поля цветочные постелены,
И магниты всей земли хотят.
Пьянеть от мысли, что она со мной.
И пусть не трезвит нас календарное,
Осени краями пусть не сходятся,
И не посещают мысли странные,
Что не бесконечно это всё,
Не найдут экраны нас радарные,
Никому не скажем где находимся,
Унесём с собою только главное,
То что у меня и у неё.
Пить с ней вино, лежать в её коленях головой,
Рассветы собирать с её ресниц,
И засыпать,как в сказке неземной.
Плыть по морям, плыть по её морям своей волной,
Звенеть от счастья тонкою струной,
Пьянеть от мысли, что она со мной.
And it is my shirt temporarily
And suddenly suddenly settle ,
Our souls two birds uncertain ,
In the sky as if for the first time fly
And in the hearts of the two - Arctic north,
Deficit love warm replaced ,
And field flower bed
And the whole earth magnets want.
Happiness ring thin string ,
Get drunk on the idea that she is with me .
And let us not sober calendar ,
Let fall edges do not converge ,
And do not go to strange thoughts ,
What is not infinite is all
We do not find the radar screens ,
Will not tell anyone where we are,
Took with him only the main ,
What me and her .
Drinking wine with her , lying in her lap head
Sunrises collect her eyelashes
And sleep like a fairy tale unearthly .
Sail the seas to sail the seas for its its wave
Happiness ring thin string ,
Get drunk on the idea that she is with me .
