Неприятные истории о жизни в монастыре. Таёжный монах. Необыкновенные случаи в монастыре и живые рассказы о самых светлых и странных людях. Глушь возле Кремля

ISBN 978-5-4474-5808-9

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Посвящаю этот новый сборник избранных повестей и рассказов моим дорогим и любимым

Бабушке Валентине Дмитриевне и матушке Аделии Алексеевне. Также моему духовному отцу и мудрому православному наставнику игумену иеромонаху Серафиму (Тарабыкину).

Мой православный духовный отец игумен батюшка Серафим. Фото автора

Удача блудного беса

Повесть

Эта повесть, как и все рассказы из моего цикла «МОНАХ», основана на реальных событиях из жизни насельников современного православного монастыря. Старожилы того далёкого, таёжного сибирского посёлка и монахи хорошо помнят эту историю до сих пор.

Хотя произошла эта драма почти тридцать лет назад, в самом начале лихих 90-х.

Имена в повести изменены, кроме имени рассказчика, то есть меня. По причине того, что герои повествования легко смогут сами узнать себя тут, и права разглашать их истинные имена и название монастыря я никак не имею.

Да и не так уж важно для читателя, я уверен, как зовут героев повести. Гораздо важней её трагическое содержание и сама духовная суть.

«27 Вы слышали, что сказано древним: не прелюбодействуй.

28 А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

29 Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.

30 И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.»

ЕВАНГЕЛИЕ (НОВЫЙ ЗАВЕТ) От Матфея святое благовествование

Вы читали о последнем вскрике распятого Иисуса на кресте, перед его оставлением земного тела?

– Элои ! Элои ! Ламма савахфани

В ту пору я ещё не жил в монастыре. Историю эту привезли оттуда уже не помню кто, то ли приезжие паломники, то ли священники рассказали.

Тогда я ещё был молод, память сохранила ясно и отчётливо все подробности их рассказов.

Мне, на тот момент, исполнилось 28 лет. Я служил смотрителем Духовной Семинарии при главном Кафедральном Соборе. Было необходимо следить за порядком в общежитии семинаристов, да и самому приглядывать за ними на учёбе и в свободное от занятий время.

Вот тогда то и услышал об этом случае из монастырской жизни.

Алексей, обычный советский парнишка, был призван на службу в Армию в конце 80-х.

Попал в элитные войска ВДВ (воздушно-десантные), в штурмовую бригаду. Туда отбирали самых физически крепких, высоких ростом и не глупых ребят. Из них готовили решительных и бесстрашных головорезов, обучая действиям в самых тяжёлых и экстремальных условиях учебного боя.

Ближе к концу службы десантников ждал очередной прыжок с парашютом, ничего необычного, обычная служба. Ничего не предвещало ни неожиданностей, ни беды. Всё давно знакомо, отработано до автоматизма.

Однако, перед самым приземлением, раскрытый парашют Алексея попал в сильный поток ветра. И опытного десантника внезапно понесло не к земле, а вдоль неё. Всего в десятке метров от каменистой поверхности.

При такой скорости не спас бы ни шлем, ни опыт, ничего, парня бы просто размозжило при ударе о камни.

Сердце бешено колотилось. А губы сами собой зашептали:

– Господи, спаси, Господи, помилуй!

И тут произошло чудо. Ветер стих, Алексей плавно опустился на землю. Но силы оставили его.

Нужно было срочно освободиться от парашюта и бежать в учебную атаку, вместе с товарищами. Но шок ещё не прошёл. Наступило временное отупение, ум никак не мог поверить в спасение от неминуемой гибели.

Подбежавший зам. командира бригады пару раз несильно хлопнул десантника по щекам. Алексей очнулся и стал ошалело осматриваться по сторонам, приходя в себя.

Случилось так, что это был последний прыжок Алексея. После демобилизации он решил не ехать домой, его потянуло в монастырь. Душа человека – потёмки. Никто не знает мотивы этого поступка, кроме самого Лёши. Может быть, после того спасения он захотел как-то послужить своему Спасителю. А может быть, что-то изменилось в его молодой, шокированной тем случаем, психике. Гадать не буду.

Прибыв в монастырь, парень попросил послушание, и был назначен истопником в храме. В его обязанности вошло топить печь, следить за тем, чтобы в церкви всегда было тепло. Как все Лёша стал обычным послушником, молился, читал Святое Писание, жил скромно и немногословно.

Осень 1990 года выдалась холодной. Молодой истопник часто выходил в монастырский дворик за углём и дровами. В перерывах читал Евангелие или дремал. В храме было тепло тихо, спокойно. Обычная северная ночь. Все в монастыре спят, устав от дневных трудов и непрестанных молитв.

Один истопник не мог уснуть. Он сидел на лавке у печи, медленно раскачиваясь из стороны в сторону, зажав голову обеими руками. Его снова мучил блудный бес.

Несмотря на постную монастырскую пищу, у парня играла молодая кровь. Он начал изнурять себя, меньше есть, меньше спать, до изнеможения колоть дрова. Но ни недоедание, ни труды, не молитва, ни частая исповедь и причащение не смогли полностью избавить Алексея от похоти. Тело стонало. Мысли путались и уводили в страстные картины блуда.

Молодые послушницы и монахини казались парню желанными. И ничего поделать он с этим не мог.

Сегодняшняя ночь особенно сильно сводила его с ума. Детородный орган восстал, и перед умом вставали яркие и страстные картины совокупления. Его молодое и сильное тело просило удовлетворения. Парень постоянно исповедовался перед батюшкой в грехе рукоблудия, но желание самоудовлетворения мучило его всё больше и больше. Алексей схватил Евангелие и наугад открыл его на первой попавшейся странице.

«А Я говорю вам, что всякий, кто смотрит на женщину с вожделением, уже прелюбодействовал с нею в сердце своем.

Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.

И если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну.»

– Вот выход! Вот спасение! – зашептали мысли.

Парень нащупал под ногами топор и как-то вне себя, покачиваясь направился к выходу их храма. Вот чурка, на которой он обычно рубит дрова. Перекрестился.

– Господи прости, помилуй и благослови. – Он поднял глаза к небу. Небо хмуро молчало. Лишь луна и звёзды безразлично смотрели на мучения Алексея.

Послушник, как в бреду, медленно приспустил брюки. Достал восставший, мучивший его половой орган. Выложил его на чурку. Несильный, но решительный взмах наточенного до блеска топора. Мгновенная вспышка ярких искр перед глазами. Болевой шок. Алексей потерял сознание.

Когда он очнулся, страшная боль сковала не только его тело. Но и всю его Душу и ум.

Казалось, что всё небо со звёздами падает на Алексея. В ушах стоит нестерпимый гул, хохот, вой. Вся Вселенная рушилась. Храм накренился и начал клониться на измученное тело послушника. Он хотел закричать, но не смог. Губы беззвучно шевелились. Из открытого рта струился только слабый стон и пар.

Обезумевшего от боли и ужаса, всего мокрого от крови и слёз парня нашли уже под утро поднимавшиеся первыми монахини. Алексей лежал на куче дров и тихонько стонал. Руками он зажимал кровоточащую промежность. Как он не умер от потери крови – знает только Бог.

Ранней зимой паром через реку уже не ходит, а лёд ещё некрепок. Скорую помощь ждать придётся очень долго. Местный врач помочь ничем не смог. Только сказал:

– Нужна срочная операция в городе. Нужно много донорской крови. Необходимо вызвать вертолёт. Другого выхода нет.

Алексей выжил. Операция прошла. Насколько успешно, мне неизвестно.

После долгого лечения Лёшу выписали из городской больницы. В монастырь он не вернулся.

Впервые увидел его, сидящим на лавочке в церковном дворе, возле семинарии. Не знаю почему, но мне всегда были интересны странные люди. Захотелось подойти и заговорить с парнем. Тем более, что я уже знал его историю.

– Добрый день, Алексей. – Я присел рядом.

Он слегка повернул голову в мю сторону. На меня не мигая смотрели абсолютно непонимающие, пустые глаза с лёгкой тенью равнодушного удивления.

Господи, помилуй! Господи, помилуй! – Это всё, что чуть слышно прошептали губы Лёши мне в ответ.

Он поднялся с лавки и спешно отошёл от меня. Я видел его бродящим бесцельно во дворе собора или за едой в трапезной ещё примерно с неделю. Потом он куда-то уехал и больше я его не видел.

Через год мне рассказали, что Алексей устроился куда-то на работу личным охранником. Женился. Значит, навыки, полученные в Армии, не утратил. Телохранитель у какого-то богатого коммерсанта. Главное, чтобы сбылось у парня, всё, о чём так мечтал.

Знаю много способов покинуть святую обитель. Много историй могу рассказать из собственного опыта. Кого-то бесы уводят из монастырей через желание иметь семью, работу, деньги, детей. Кому-то не сидится на одном месте и тянет к перемене мест. Случаев много и все они разные. Кто-то, избрав монашеский путь, остаётся на нём навсегда. Но ещё больше таких, кто ломается под бесовскими искушениями, давлением дьявола и, покидая святые места, возвращается к мирской обыденной жизни. Возвращается к страстям, к суете мира, ко греху.

– Элои ! Элои ! Ламма савахфани ? – Боже Мой! Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?

Случаев много и все они разные. Сколько людей, столько и разных судеб. Сложных, трагических, счастливых, драматических, удачных. Слава Богу за всё!!!

Кто-то, избрав монашеский путь, остаётся на нём навсегда. Но ещё больше таких, кто ломается под бесовскими искушениями, давлением дьявола и, покидая святые места, возвращается к мирской жизни. Возвращается к страстям, к суете мира, ко греху. Или просто к обыденной жизни, как у всех. Да! Случаев много. И все они разные. О каждом можно писать. У всех и каждого сложная, интересная судьбинушка Жизнь. Но об этом уже в следующих рассказах.

Монах
Цикл рассказов о современной жизни в православном монастыре

Имена Господа

История первая

С благодарностью к моим будущим читателям. Фото из личного архива автора.

Почту в посёлке обычно приносили в монастырь перед обедом. Или сам батюшка игумен забирал в отделении, или приносила пожилая тучная почтальонша.

Письма, телеграммы, почтовые уведомления складывали в храме на прилавке церковной лавки. И те, кому она полагалась, сами разбирали, когда заходили в храм. Сегодня принесла почтальонша, достаточно бодрая женщина лет 55. Она сказала, что есть срочная телеграмма, и попросила позвать того, для кого она предназначалась.

Возле прилавка стояло человек 8 мужчин. Один молодой монах отец Димитрий, высокий, статный, красивый, с немного то ли виноватыми, то ли грустными глазами. Два послушника, один зашел с кухни, второй из гаража. И пять строителей, среди которых был и я.

Послушник Феодор, который помогал готовить на кухне, взял телеграмму, посмотрел и сказал, что телеграмма для Вадима, который месяц назад переехал из монастыря жить и работать в скиту на Волоке. Но, как её туда доставить? Туда или на лыжах идти часа четыре или на снегоходе. А снегохода в монастыре нет. Дороги тоже практически нет. 5 км по тропе охотников, а потом вообще сплошные снега.

Зимняя дорога на Волок, в скит православных отшельников.

И, к тому же, темнеет рано, и мороз за тридцать.

В телеграмме сообщалось о заболевшей матери Вадима, которая жила в городе. Вобщем, желающих отнести пешком телеграмму в скит не нашлось.

Немного подумав, я решил пойти потеплей одеться и доставить это срочное сообщение на Волок.

Само название Волок раньше определяло поселение, то ли каторжан, то ли тех из крестьян, кто в незапамятные времена волокли на себе до реки сплава стволы кедров и сосен на лесопильный заводик. Сейчас же весь Волок состоял из пары рубленных домов, сарая и загона для скота.

Жили там несколько человек. Из тех, кому даже за стенами монастыря казалось жить суетно и шумно. Они брали благословение игумена и уходили ещё дальше в таёжную глушь.

Заправляла всем хозяйством скита бабка Варвара, старая монахиня. Электричества в ските не было, Длинные зимние вечера жгли маслянные лампадки и свечи.

Питались очень просто. Гораздо скудней, чем в трапезной монастыря. Если, не было поста, то потребляли рыбку, которая водилась тут, в протоке, и летом и зимой. А в основном, каши, хлеб, овощи и картошечку.

Сейчас тут было тихо и очень безмолвно. Все трое, не считая монахини Варвары были послушники. Вадим, 27 лет, седой бородач Анатолий 55 годков и самый молодой из всех Дима 20 лет, который никак не мог бросить курить в монастыре, и для этого поехал смиряться в скит.

Было около часа дня, когда я вышел из ворот монастыря и двинулся по направлению к скиту…

Шел по холодку бодро, весело, хрустел по снегу валенками, напевал молитовку…

Ветра почти не было. Только морозец крепчал. А, может быть, это обеденные каллории уже выветривались из меня по пути.

Часа через два поднял воротник ватного бушлата и потуже натянул на голову ушанку. Однако заметно холодало.

Ещё, примерно через час, пришло время свернуть с тропинки и топать, проваливаясь по снежной целине. Всё реже попадались лыжни проходивших тут охотников…

Белое безмолвие сибирской тайги. Фото из личного архива автора.

Потом начало темнеть. Север Томской области, зимой день совсем короткий. И сумерки до неузнаваемости изменяют видимую местность.

Вдруг в голову начали заползать неприятные тревожные мысли. А вдруг заблудился?! А, если замёрзну тут?! Ведь никто не найдёт до утра, а может и дольше. А, если волки?!

Стало не по себе. И тут провалился по пояс в снежную яму. Руками гребу, одну ногу вынимаю, вторая утопает в снегу. Такое мягкое снежное болото.

Начал молиться. Начал замерзать. Продолжаю разгребать руками сугроб и чувствую, устал. Хочется расслабиться, отдохнуть, хочется пить, но ем снег, а он не утоляет жажду. С лица струится горячий пот, а руки, ноги мёрзнут и мёрзнут…

Вдруг пронзает мысль. А ведь я по своей воле решился пойти в скит. Благословение настоятеля не брал. Это моя гордыня меня потащила. Я в душе осудил ребят, что никто не вызвался отнести телеграмму. И я, такой «герой», двинул в одиночку по зимнему лесу…

Стало ещё поганей на Душе, страх и отчаяние теперь поселились где то в солнечном сплетении и ныли сильней голода и жажды…

И тут что то перевернулось в сознании. Вокруг тишина, белое безмолвие, темнота и холодища.

А мне вдруг стало как то спокойно, или скорей безразлично. Куда то растворился страх, ушла тревога и паника. Подумалось. Ну, усну, ну замёрзну, что с того? Что я? Первый или последний дурачина на белом свете?

Совсем расхотелось есть и пить. Как то даже стало теплей и расслабленней, осталось одно желание – просто уснуть.

По привычке поблагодарил Господа за такую тихую и безболезненную смерть. Улыбнулся, по небритой щеке сама собой покатилась непрошенная слеза. Себя не было жалко. Было жалко мать. Мою мать и мать Вадима…

Сквозь вязкую дремоту услышал какой то треск… Непонятно, что это было… Может косолапый бродит по лесу, не заснувший или разбуженный охотниками в берлоге. Или ветка сломалась от мороза. Выбираться из сугроба не было ни сил, ни желания. Сам в себе заметил, опять появился страх. Заснуть и замёрзнуть – это одно дело, а вот сидеть по пояс беспомощно в снегу и смотреть, как меня сейчас будут рвать и грызть, совсем было страшновато.

Далёкий треск перерос в непрерывный шум. Но ещё было непонятно, что это там… Вдруг увидел тонкую полоску мерцающего света.

Отупевший ум догадался. Это едут охотники на снегоходах. Наверное возвращаются в посёлок или в охотничий домик на зимовье…

Услышали, подобрали, отвезли в монастырь. Там никто ничему не удивился. Затопили в одном из домов баню.

Свято-Никольский монастырь зимой. Фото из личного архива автора.

Парили меня, чаем отпаивали, мёдом кормили. Игумен откуда то притащил самогонку. После бани вытерли насухо мне тело и втёрли в него алкоголь.

Стало жарко. Но вместо сна пришли мысли. Удача, совпадение, спасение, случайность – всё это тоже имена Бога. Значит, судьбой мне не было отпущено глупо заснуть в лесу и закончить на этом мой земной Путь.

Телеграмму я не доставил. Вадим сам узнал о ней, когда пришел через два дня в монастырь. Пришел на лыжах, по умному. Благодарить меня не стал за попытку сообщить ему раньше о болезни мамы. Просто зашел ко мне в общагу строителей и сказал тихо – Ну и дурак же ты, Андрюха. Не смелый и добрый отзывчивый герой, а полный круглый дурак.

Я промолчал. Он был прав.

Что такое на самом деле моя жизнь?

История вторая

Мне помогло в этом вопросе исследование моих личных чувств, мыслей и ощущений.

Итак. К сути вопроса.

К чему стремятся все люди?

Что реально, а что иллюзия?

Как получить желаемое поскорей и с меньшими затратами?

Вот эти вопросы и будем сейчас исследовать и пытаться ответить на них себе честно, без эмоций и беспристрастно.

Люблю смотреть на воду. На льдины, которые важно плывут мимо меня. На ледоход. Треск сталкивающихся лбами громадин, какие то хлопки, хлюпания, и вся эта война мимо, мимо, мимо… Это весна мощно двигает свои вечные законы.

В моей душе тоже весна. Вокруг никого, кроме живых, проплывающих льдин. Хотя нет, за спиной, где то далеко, залаяла собака.

Сижу на ржавой барже, на зиму намёртво привязанной к берегу цепями. Уже прохладно. От реки тянет мокрой свежестью. Так можно запросто простыть. Но уходить не хочется. Раз в неделю, в воскресение, после обеда прихожу сюда. Сижу на старой скамейке, кто то добрый водрузил её на баржу. Просто смотрю…

Весенний ледоход на реке. Фото из личного архива автора.

Около трёх лет я живу в монастыре. Наблюдаю за собой, молчу, молюсь. Мне не скучно.

Почему то вспомнился рассказ батюшки-настоятеля, что это место свято. Здесь, в гражданскую войну, топили посередине сибирской огромной реки баржи с трюмами, наполненными живыми людьми. Белогвардейцами.

Поэтому земля здесь, и вода, и даже сам воздух свят от страданий и ужасов глупой жестокой войны.

Именно поэтому тут выбрали место для постройки монастыря.

Как интересно ведет меня судьба. А я то что здесь делаю? В этой таёжной деревне. Среди лесов, вдалеке от цивилизации, семьи… Зачем я здесь?

Тогда всё по порядку…

В три часа ночи ранняя молоковозка привезла меня домой. Добрый водитель попался. Подвёз с пригорода до центра города. Даже денег не взял.

За плечами тяжёлый рюкзак, набитый продуктами… Везу домой гостинцы, вернулся в командировки… Три месяца не был дома. Там жена, в кроватке спит маленький сын… Я очень соскучился… И очень устал без любимой, без семьи…

Смотрю на окна своей квартиры. Странно… Горит свет. Три часа ночи… Что это? Ребёнок заболел? Что то случилось?

Предупредить, что сегодня ночью приеду не мог. Сам не знал, что приеду.

Смотрю на свежевыпавший снег у подъезда. Следов людей и колёс нет. Значит, скорая не приезжала. Что там, дома?

Сердце забилось чаще, дыхание стало прерывистым, неровным.

Поднялся на пятый этаж. Перед дверью встал отдышаться, звоню…

Такое ощущение, что меня не особо то ждали… Не был трит месяца, а встречают, будто я за хлебом ходил на полчаса…

Неприятный холодок по спине и тревога поселяется в солнечном сплетении…

Заглянул в комнату, в полумраке под ночником, в кроватке спокойно спит сын… Всё в порядке… Что я так разволновался? Откуда это противная тревога в желудке?

Захожу на кухню. Накурено, сидит знакомый народ, парни, девчонки, пьют пиво, бренчат на гитаре. Три часа ночи. Всё в норме.

Вспоминается, как встречала меня жена с первых двух длительных командировок. Бежала по перрону вокзала, счастливая, растрёпанная, влетала в мои руки с размаху и мы целовались… Так было первые два раза…

А теперь… Вот откуда тревога и этот комок в желудке… Что то изменилось… Что то уже не как прежде…

Это не помогло… Я не верил в возможность измены. Я понял, что охлаждение уже никак не остановить. Не отогреть то, чувство, которое было вначале. А, может его и не было. Голова шла кругом, тосковал, просил, дарил цветы, видел с ужасом расширяющуюся трещину в семье.

Всё, как у всех. Были ночные разговоры, выяснения отношений. Это только усугубляло процесс нашего разлада.

При любой возможности жена убегала на кофе к подружкам. Обидно было, что сам же познакомил их, чтобы ей не было так одиноко, пока я в командировках.

Когда была дома, то читала книжки, молчала, занималась ребёнком. Я стал просто зарабатыватевалем денег, мебелью, со мной вдвоём ей было скучно.

Видеть было невыносимо. Молчать было невыносимо. Начал выпивать после работы. Задерживаться. Она не ругалась, не спорила. Просто молчала. Это был полный крах любви и семьи.

«Исповедь бывшей послушницы» была написана Марией Кикоть не для публикации и даже не столько для читателей, сколько прежде всего для себя, с терапевтическими целями. Но повесть мгновенно срезонировала в православном рунете и, как многие заметили, произвела эффект бомбы.

История девушки, прожившей несколько лет в одном из известных российских женских монастырей, и ее исповедь совершила переворот в сознании многих людей. Книга написана от первого лица и посвящена, пожалуй, самой закрытой теме - жизни в современном монастыре. В ней много интересных наблюдений, рассуждений о монашестве и сходстве церковных структур с сектой. Но наше внимание привлекла глава, посвященная тем, кто ушел в монастырь… и взял с собой детей.

Мария Кикоть в своей книге «Исповедь бывшей послушницы» без прикрас описывает жизнь в монастыре, оставляя за читателем право делать выводы самостоятельно

«Поскольку подъем для нас был в 7, а не в 5 утра, как у сестер монастыря, нам не полагалось днем никакого отдыха, посидеть и отдохнуть мы могли только за столом во время трапезы, которая длилась 20–30 минут.

Весь день паломники должны были быть на послушании, то есть делать то, что говорит специально приставленная к ним сестра. Эту сестру звали послушница Харитина, и она была вторым человеком в монастыре - после матери Космы, - с которым мне довелось общаться. Неизменно вежливая, с очень приятными манерами, с нами она была все время какая-то нарочито бодрая и даже веселая, но на бледно-сером лице с темными кругами у глаз читалась усталость и даже изможденность. На ее лице редко можно было увидеть какую-либо эмоцию, кроме все время одинаковой полуулыбки.

Мамы детей, которые растут в монастырском приюте, находятся на особом положении. Они отдыхают всего три часа в неделю, в воскресенье

Харитина давала нам задания, что нужно было помыть и убрать, обеспечивала нас тряпками и всем необходимым для уборки, следила, чтобы мы все время были заняты. Одежда у нее была довольно странная: вылинявшая серо-синяя юбка, такая старая, как будто ее носили уже целую вечность, не менее ветхая рубашка непонятного фасона с дырявыми рюшечками и серый платок, который когда-то, наверное, был черным. Она была старшая на «детской», то есть была ответственна за гостевую и детскую трапезные, где кормили детей монастырского приюта, гостей, а также устраивали праздники. Харитина постоянно что-то делала, бегала, сама вместе с поваром и трапезником разносила еду, мыла посуду, обслуживала гостей, помогала паломникам.

Дети в приюте «Отрада» живут на полном пансионе, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству

Жила она прямо на кухне, в маленькой комнатке, похожей на конуру, расположенной за входной дверью. Там же, в этой каморке, рядом со складным диванчиком, где она спала ночью, не раздеваясь, свернувшись калачиком, как зверек, складировались в коробках различные ценные кухонные вещи и хранились все ключи.

Позже я узнала, что Харитина была «мамой», то есть не сестрой монастыря, а скорее чем-то вроде раба, отрабатывающего в монастыре свой огромный неоплатный долг. «Мам» в монастыре было довольно много, около половины всех сестер монастыря.

«Мамы» - это женщины с детьми, которых их духовники благословили на монашеский подвиг. Поэтому они пришли сюда, в Свято-Никольский Черноостровский монастырь, где есть детский приют «Отрада» и православная гимназия прямо в стенах монастыря. Дети здесь живут на полном пансионе в отдельном здании приюта, учатся, помимо основных школьных дисциплин, музыке, танцам, актерскому мастерству. Хотя приют считается сиротским, чуть ли не треть детей в нем отнюдь не сироты, а дети с «мамами».

«Мамы» находятся у игумении Николаи на особом счету. Они трудятся на самых тяжелых послушаниях (коровник, кухня, уборка) и не имеют, как остальные сестры, часа отдыха в день, то есть трудятся с 7 утра и до 11–12 ночи без отдыха, монашеское молитвенное правило у них также заменено послушанием (работой). Литургию в храме они посещают только по воскресеньям. Воскресенье - единственный день, когда им положено 3 часа свободного времени днем на общение с ребенком или отдых. У некоторых в приюте живут не один, а два, у одной «мамы» было даже три ребенка. На собраниях Матушка часто говорила таким: «Ты должна работать за двоих. Мы растим твоего ребенка. Не будь неблагодарной!»

У Харитины в приюте была дочка Анастасия, совсем маленькая, тогда ей было примерно полтора-два годика. Я не знаю ее истории, в монастыре сестрам запрещено рассказывать о своей жизни «в миру», не знаю, каким образом Харитина попала в монастырь с таким маленьким ребенком. Я даже не знаю ее настоящего имени. От одной сестры я слышала про несчастную любовь, неудавшуюся семейную жизнь и благословение старца Власия на монашество.

«Мамам» достается самая тяжелая работа и их постоянно напоминают о том, что они должны работать за двоих - за себя и ребенка

Большинство «мам» попали сюда именно так, по благословению старца Боровского монастыря Власия или старца Оптиной пустыни Илия (Ноздрина). Эти женщины не были какими-то особенными, многие до монастыря имели и жилье, и хорошую работу, некоторые были с высшим образованием, просто в сложный период своей жизни они оказались здесь. Целыми днями эти «мамы» трудились на тяжелых послушаниях, расплачиваясь своим здоровьем, пока детей воспитывали чужие люди в казарменной обстановке приюта.

Приют «Отрада» при Свято-Никольском Черноостровском монастыре. Как минимум треть воспитанников в нем вовсе не сироты

На больших праздниках, когда в монастырь приезжал наш митрополит Калужский и Боровский Климент (Капалин), или другие важные гости, маленькую дочку Харитины в красивом платьице подводили к ним, фотографировали, она с двумя другими маленькими девочками пела песенки и танцевала. Пухленькая, кудрявая, здоровенькая, она вызывала всеобщее умиление.

Часто «мам» наказывали в случае плохого поведения их дочек. Этот шантаж длился до того момента, пока дети не вырастут и не покинут приют, тогда становился возможен иноческий или монашеский постриг «мамы».

Харитине игумения запрещала часто общаться с дочкой: по ее словам, это отвлекало от работы, и к тому же остальные дети могли завидовать.

Истории всех этих «мам» вызывали у меня всегда возмущение. Редко это были какие-то неблагополучные мамы, у которых нужно было забирать детей в приют.

Алкоголичек, наркоманок и бомжей в монастыри не принимают. Как правило, это были обычные женщины с жильем и работой, многие с высшим образованием, у которых не сложилась семейная жизнь с «папами» и на этой почве поехала крыша в сторону религии.

Но ведь духовники и старцы существуют как раз для того, чтобы направлять людей на правильный путь, попросту «вправлять людям мозги». А получается наоборот: женщина, у которой есть дети, возомнив себя будущей монахиней и подвижницей, идет к такому духовнику, а он вместо того, чтобы объяснить ей, что ее подвиг как раз и заключается в воспитании детей, благословляет ее в монастырь. Или, еще хуже, настаивает на таком благословении, объясняя это тем, что в миру трудно спастись.

Потом говорят, что эта женщина добровольно избрала этот путь. А что значит «добровольно»? Мы же не говорим, что люди, попавшие в секты, добровольно туда попали? Здесь эта добровольность очень условна. Сколько угодно можно нахваливать приюты при монастырях, но по сути это же все те же детские дома, как казармы или тюрьмы с маленькими заключенными, которые не видят ничего, кроме четырех стен.

Как можно отправить туда ребенка, у которого есть мама? Сирот из обычных детских домов могут усыновить, взять в приемную семью или под опеку, особенно маленьких, они находятся в базах данных на усыновление. Дети из монастырских приютов этой надежды лишены - ни в одной базе их нет. Как вообще можно благословлять женщин с детьми в монастыри? Почему нет никакого законодательства, которое бы запрещало это делать горе-духовникам и старцам, а игумениям, как мать Николая, их с удовольствием эксплуатировать? Несколько лет назад вышло какое-то правило, запрещающее постригать в иночество или монашество послушниц, у которых дети не достигли 18 лет. Но это ничего не изменило».

Рай внутри монастыря

.
Про богадельню

История 1 . Не ведают бо, что творят…

О дна начинающая послушница поздним вечером, в полуспящем от усталости состоянии вошла в келью старенькой инокини Ирины залить маслице в лампадку. Мать Ирина спала, похрапывая. Лампадка висела высоко. Послушница не доставала. Она поставила кувшин с маслом на пол, подтянулась, вынула лампаду из подвески, поставила на стол — и налила масло. Снова поставила кувшин на пол, подтянулась — и убрала лампаду на место. Взяла кувшин и ушла.
.
Прошло 2 недели.
Послушница сидела в келье матери Ирины и читала ей Псалтирь, до которой мать Ирина была большой охотницей. Вдруг мать Ирина, глядя на пол, насупилась и строго, даже грубовато сказала:

.
— Вот, ходют тут, только пол пачкают. Вон, смотри, дочка, видишь — масло на полу? Испачкать испачкают — а вытереть лень.
.
Послушница посмотрела на пол и согласно закивала головой: да, мол, вот лентяйки… Инокиня посмотрела на нее исподлобья и спросила:
.
— Дочк, а это не ты была?
— Нет, мать Иринушка, не я. Я-то бы уж обязательно вытерла, — чистосердечно опровергла послушница.
— Точно не ты? — еще строже насупилась инокиня.
— Не-е-ет, не я.
— Точно!?
— Точно. Не я.
— Ну, не ты — так и не ты, — радостно заключила старушка, — и мирно стала слушать продолжение псалма.
.
Послушница вышла из бабушкиной кельи в богадельнический коридор — и тут ее стыдом обожгло. Вдруг перед ней проплыли кадры — как она усталая, полусонная входит в келью м. Ирины, ставит кувшин с маслом на пол…
.
— Так это ж я! — с ужасом подумала она. — Да еще и солгала. А мать-то прозорливая! Сама храпела — а сама, сквозь сон всё увидела.
.
Послушница вспомнила, как обрадовалась бабушка, узнавши, что она искренне не осознаёт своего греха. И поняла: Так и ей надо учиться радоваться на чужие грехи — раз не осознают, не помнят, не знают, — значит, и не виноваты! НЕ ВЕДАЮТ БО, ЧТО ТВОРЯТ! Слава Тебе, Господи, слава Тебе!

История 2 . А я всех люблю…

О днажды послушница кормила с ложечки схимницу Серафиму. А за ее спиной инокиня разговаривала с монахиней Кириллой:

.
— Кириллушка, ну помолись за моего сына Игоря!
— Ня буду! — грубовато ответила Мать Кирилла.
— Ну почему не хочешь за него молиться?! Помолись!
— Ня буду! — отрезала мать Кирилла.
— Почему?! — Он у тебя неверующий и некрещеный.
— Ну помолись!
.
Через пять минут инокиня, с помощью трудницы, стала укладывать старенькую Кириллу спать. Они в сердцах так бросили ее на постель, что старенькие кости звучно шмякнули об матрац. Послушница возмутилась в душе. Но инокиня была старшей по богадельне — и послушница про молчала, потому что в монастыре этом строго запрещалось нарушать старшинство.
.
Наутро мать Кирилла, уже как ни в чем не бывало, ласково звала к себе инокиню:
.
— Танечка! Та-нечка!
.
Послушница, которая вновь кормила с ложечки завтраком схимницу Серафиму и стояла спиной к матери Кирилле, подумала с великим удивлением:

— Надо ж! Она ее вчера так хряпнула в сердцах на кровать, — а эта так ласково её теперь гулит!
.
Послушница только молча подумала это про себя — а мать Кирилла вдруг позвала её:
.
— Оля! Подойди-ка сюда! Послушница подошла.
.
— Оля, а я всех люблю!.. — Почти слепенькие глаза матери Кириллушки на солнце сияли, как два голубых родничка.
.

История 3. Арифметика блаженных

Э то был первый день послушницы в богадельне.

С утра, перед завтраком, сестры научили ее, как надо будет кормить бабушек полдником и ужи-ном, когда остальные богадельнические сестры уйдут в храм.

Бабушкам оставили на полдник булочки и рогалики — в общем 6 штук. И бабушек должно было сидеть за столом шесть. Каждой полагалось, что ей больше хочется — рогалик или булочку.

Послушница с радостью приготовилась ухаживать за страждущими и немощными. Она ведь да-же монастырь специально выбрала, в котором была богадельня.

Первой прикатила на колясочке, сама покручивая ободы колес, старенькая инокиня Ирина. И сразу попросила послушницу:

— Дочк, дай рогалик!

Та услужливо подала.

Бабушка вмиг его съела и говорит:

— Дочк! А дай еще рогалик!

Послушница нерешительно дала, соображая, что кому-нибудь разломит рогалик пополам.

— Дочк, а дочк! А дай еще один рогалик! — инокиня пытливо заглянула в глаза послушнице.

— Ну, ничего себе! — подумала послушница. — Уже два стрескала — и еще ей давай! А что же я другим-то дам? — Но отказать старому человеку не смогла и дала третий, последний рогалик, — уже без всякой надежды, что удастся покормить остальных бабушек.

Инокиня откусила кусочек рогалика — да как закашляется!.. Поперхнулась. И сразу жалобно запричитала:

— Ой, Ириночка! Кто-то, наверное пожалел тебе рогалика! Вот получила бы ты, Ириночка, пенсию, дала бы ты девочке 20 копеечек, послала бы девочку в магазин, она бы купила тебе ржаного хлебушка, ты бы девочку угостила и сама поела.

Послушница поняла, что всё это о ней и для неё! Она ощутила, что вся заливается краской; что бабушка прочитала все её мысли — а она-то про старого человека — «стрескала» — сказала! Она со стыдом попросила прощения.

Стали сходиться остальные ходячие насельницы богадельни. И оказалось, что никому больше рогалики и не были нужны. Бабушки поели — как птенчики поклевали, кашки, тертой свеколки и разошлись по кельям.

И поняла послушница, что попала в какое-то особое место, где всё по Божию усмотрению и где не надо думать, а только надо слушаться, вот этих кротких и ласковых старушек.

Она потом так и делала. Если старшая сестра говорила одно, а бабушка другое, послушница слушалась бабушку. Сестры обижались на нее за это, а она жила, как сыр в масле каталась, горя не знала, в душе был мир: потому что слушалась не доводов земного ограниченного разума, а Божией воли, исходящей от этих блаженных старушек.

История 4 . Псалтирь

П ослушница привычно собирала ходячих бабушек на завтрак. Инокиня Ирина, как всегда, не то-ропилась садиться на свою колясочку. Как только открылась дверь, она протянула заглянувшей послушнице книгу: — Дочк, почитай Псалтирь!

— Некогда, мать Иринушка! Давай скорее на завтрак собираться, а потом почитаем. Ты пока со-бирайся, а я остальных позову.

Через минуту она снова была у матери Ирины. — Ма-ать Иринушка! Ты еще не собралась? Там старшая торопит. Пойдем! Я сейчас Анну Фёдоровну отведу — и за тобой приду. Хорошо?

В коридоре ей встретилась старшая по богадельне: — Ну, что? Мать Ирина, как всегда, не идет? Неужели ты ей сейчас еще читать будешь?!

— Ну, вот еще! Очень она мне нужна! — дипломатично отмахнулась послушница, а про себя подумала: — Конечно, почитаю. Завтрак никуда не уйдет.

Через пять минут она подошла к келье инокини. Толкнула дверь — но не тут-то было! Дверь была подперта изнутри и, судя по странному шуму, там шла какая-то деятельность.

Послушница с трудом приоткрыла дверь.

Дверь была подперта изнутри тумбочкой, а мать Ирина подметала веником рассыпанный по-всюду пух. На кровати валялась растерзанная подушка.

— Господи Иисусе Христе Сыне Божий, помилуй мя грешную, — продолжила уже вслух послушница, стараясь сохранить внутренний мир для обретения молитвы…

Мать Иринушка бурчала насупившись:

— Ходют тут всякие, только один мусор от них! — Потом подняла улыбающееся просящее лицо: — Дочк! А, может, почитаешь?

И они привычно расположились на старенькой кроватке инокини и начали читать.

Через неделю послушница встретила мать Ирину на колясочке в коридоре. Та была грустная, чуть не плакала.

— Мать Иринушка, ты что?

— Никому ты, Ириночка, не нужна, — с готовностью запричитала мать Ирина. — Вот, некоторые говорят: «Вот еще! Очень она мне нужна!»

Послушница осознала, что они стоят на том самом месте в коридоре, где эти слова она мимоходом бросила старшей по послушанию неделю назад!

— Да… — подумала она: — Каждым словом своим оправдишися, и каждым осудишися…

История 5 . Лампада из хлеба

В богадельню благословили на послушание иногороднюю сорокапятилетнюю женщину из мира. Лицо у нее было изможденное. В течение 18-ти дней проживания в монастыре она не съела ни одного кусочка хлеба и даже пила очень мало. Видно было, что она пребывает в горе. Она тут же прилепилась к бабушкам, особенно к монашествующим. Не сразу, но все же рассказала богадельническим сестрам о своей беде.
.
Сын ее служил на корабле. Он работал при кухне и стал свидетелем того, что часть продуктов командир и его приближенные перепродают, а выручку кладут в свой карман. Он обличил командира в воровстве. В результате, как рассказывала она, командир посадил ее сына, оговорив. Когда корабль стоял в родном городе капитана, к тому пришла его шестилетняя дочка. Девочка ходила по каютам. Ребята ее ласково принимали, угощали сладостями. Командир же, якобы, оболгал ее сына, возведя на него страшную клевету: что сын и его друзья растлили эту шестилетнюю девочку. За это сын попал под следствие и ему грозит большой срок. Она просила бабушек и сестер молиться о ее сыне.
.
Мать Кирилла, которая поразила как-то послушницу своей безграничной любовью к обидчикам, сказавшая: «А я всех люблю!» — молилась за несчастную мать и ее сына. Через неделю после усердных молитв она велела послушнице привести несчастную мать посаженного сына. В прежней жизни девяносточетырехлетней матери Кириллы была своя трагедия.
.
Родилась она в 1912-м году. С детства хотела в монастырь, но голод конца 20-х гг. заставил родителей вы дать ее замуж. Примирилась. Но тут начались трагедии в ее семейной жизни. Ее первенец, годовалый сынок упал с лавки, куда она его положила на минутку, отойдя к печке. Младенчик упал, ударился височком и мгновенно умер. Родилась девочка. И она прожила только до 16-ти лет. Мать уехала на несколько дней. Девочка, счастливая после выпускного вечера, вернулась домой и легла спать, не закрывши окно. В окно забралась пьяная компания деревенских парней. Все шестеро надругались над ней. Девочка пошла в сарай и повесилась. (Об этом рассказывали соседки матери Кириллы, приезжавшие ее навестить в богадельне). После этой потери мать Кирилла всю себя отдала храму — была алтарницей. Потом ее постригли в монашество. Мать Кирилла всегда просила сестер поминать ее до-ченьку.

Когда послушница привела приезжую, мать Кирилла властным голосом велела той встать на колени перед Казанской и сказала:

— Молись, Анна, такими словами: «Господи, помилуй мое чадушко неразумное!» — И я за него буду молиться!

Слезы потекли у всех троих: у матери Кириллы, у несчастной матери и у послушницы. Каждая плакала о своем. Послушница осознала всю духовную высоту старой монахини. Та, у которой шестеро насильников отняли дочь, брала на себя подвиг вымаливания такого же насильника. Раз сказала, — «чадушко неразумное» — значит уж, Господь ей всё открыл.

Прошло несколько лет. Бывшая послушница, ставшая уже инокиней, Божиим промыслом встретилась с той приезжей. Вела себя Анна совсем иначе: на трапезе в монастыре ела всё предложенное, много рассказывала о сыне, благодарила бабушек богадельни за их святые молитвы. Ее сын в тюрьме вел себя примерно и не досидев срока, был освобожден. В одном только он нарушал тюремные правила. Несмотря на все запреты начальства, каждый раз, как у него забирали самодельную лампаду, он лепил из хлеба новую и зажигал перед иконой. В тюремной церкви алтарничал. Анна думала: «За святые молитвы матери Кириллы».

6. Две истории

ПОМОЛИЛАСЬ!

Б огадельническая сестра посадили бабушку отдыхать на свежем воздухе перед храмом на сол-нышке. Приходит за ней через два часа. У бабушки на коленях громадный пакет с бананами.

— Натальюшка, что это у тебя?

— Вот! На! Пусть все помолятся! (Значит, кто-то пожертвовал для богадельни).

Сестра видит под коляской кучу банановой кожуры.

— А это что?

— А это я уже помолилась.

ЧЕРНАЯ КАШКА

П ослушница жила в паломнической, еще не будучи зачислена в насельницы. А послушание несла в богадельне. Однажды в паломническую поселили новенькую. Она вела себя странно. Мирская носила четки подлиннее, чем у сестер. При этом ходила всегда во всем вызывающе белом, не в пример остальным паломницам, старающимся одеться в монастыре поскромнее. Она, чаще всего, молчала. Взгляд у нее был пристальный, не отстающий.

Однажды ночью послушница вдруг ощутила, как соседка дергает ее за четки, пытаясь сорвать. Послушница надевала четки так, чтобы на руке образовывались два креста — на ладони и на тыльной стороне. Рука послушницы свисала с кровати, а кровати были расположены почти вплотную.

— Ну, ну. Давай. Иди, иди отсюда, — беззлобно пригрозила послушница и сразу заснула.

Утром, после правила перед послушанием, паломница в белом ни с того ни с сего стала ласково угощать послушницу конфетками. Послушнице не хотелось брать. Но она только недавно при-шла из мира и сохраняла мирские представления о воспитанности. Она покорно, на глазах угостившей съела.

Едва дойдя до богадельни, она поняла, что всё утро проведет в туалете. У неё была сильная тошнота и бурление в животе. Она сразу забежала в «заведение». В коротких перебежках между утренним умыванием бабушек и туалетом она провела 2 часа. Когда она уже начала понимать, что кажется, ей понадобится врач, — вдруг резко зазвонили в колокольчики бабушки из одной кельи: схимонахиня Серафимушка и монахиня Кириллушка.

Послушница прибежала к ним. Серафима доедала кашку, Кирилла уже сидела на кроватке, отдыхала после трапезы. Серафима дала чашечку с недоеденной кашкой послушнице:

— Оля, съешь ложечку, я больше не хочу.

Преодолевая тошноту от конфеток и от непривычки есть с чужой тарелки, послушница съела ложку кашки. Кириллушка со своей койки затянула:

— Я ку-у-ша-ать хочу. Дай мне ентой! Чёрной каши!

Автоматически пропустив мимо внимания естественный помысел — «только что ела — и опять ей подавай», — послушница расторопно выполнила послушание бабушки и намешала блендером гречки с грибочками, дала ей ложку. Та съела с удовольствием и говорит:

— А теперь ты доешь.

Послушница выполнила и это послушание. Бурление в животе и тошнота тут же! прекратились.

— Бабушки вы мои, бесценные! — с радостными слезами подумала она.

История 7 . Илинтина

У послушницы преставилась мать. Она узнала, что мать при смерти как раз перед тем, как ей идти читать предначинательный псалом на службе священномученику Илариону (Троицкому), её особо почитаемому святому. Она читала псалом, а слезы застилали глаза. На словах: «змий сей, егоже создал еси ругатися ему» — она уже не могла читать — слезы душили.

Послушница ушла в монастырь 3 года назад, когда её маму скосил геморрагический инсульт. Когда в марте, подписывая ей рекомендательное письмо к игумении, духовный отец предупреждал:

— Смотри!.. Я тебе письмо подписываю, но ты знай: сейчас у тебя начнутся самые тяжелые искушения!.. — назад пути нет; это Иудин грех.

Она не предполагала, что всё так серьёзно. Но через 3 дня у мамы случился инсульт. … Ходу назад уже не было. Мама оставалась под присмотром 2-х сестер послушницы. Всё же было сильное искушение остаться ухаживать за тяжело больным, самым дорогим человеком. Послушница не сделала этого, удержала себя от богоотступничества. И батюшка поддержал:

— Вземшийся за рало, да не зрит вспять.

Господь чудесами утешал её на пути в монастырь. Когда она подала заявление об уходе с работы, в тот же день ее мама обрела связную речь. Когда раздала самое дорогое, книги по специальности, мама встала на ноги и начала ходить. А в первый день её пребывания в монастыре мама в далеком Саратове крестилась. Это поддержало послушницу духовно. Она сознательно выбрала себе монастырь, в котором была бы богадельня: хотелось, как преподобномученица Великая Княгиня Елисавета в Марфо-Мариинской обители, не только молиться, но и делами любви являть верность Господу. Господь продлил жизнь её маме еще на три года. И вот теперь забрал.

Вернувшись с похорон на послушание в богадельню, послушница с трудом борола унылые помыслы:

— Вот если б я осталась в миру и ухаживала за мамой, то перед смертью причастила бы её (сестра, у которой мама доживала, была в то время ещё неверующей и отказалась привести «старорежимного попа»). А так мама ушла без духовного приготовления — ни соборования, ни причастия не было.

И всё время, как заигранная пластинка, в ушах звучали слова: « Змий сей, егоже создал еси ру-гатися ему…»

Послушница всю вину переложила на этого змия, и очень больно ей было, что из-за козней врага рода человеческого пострадала ее мама.

— Вот, конечно, кому она теперь нужна! Кто её будет вымаливать? Ушла, не причастившись. Я тут ухаживала за чужими людьми — а ей чашки воды не подала…
.
Послушница на время вдруг забыла, как придя в монастырь, она сама молила Бога в порыве любви к нему:
.
— Господи! Ты сказал: возлюби ближнего своего, как себя самого. Но больше всех я люблю свою маму! Научи меня полюбить этих бабушек больше, чем я люблю свою маму!..
.
И Милостивый Господь покрыл весь трагизм трехлетней разлуки с матерью любовью к этим блаженным созданиям. А сейчас уныние одолевало её. Она шла по коридору богадельни и ничем не могла отогнать унылого омертвения души.

Вдруг зазвонил колокольчик из кельи монахини Кириллы. Она автоматически побежала на колокольчик.
.
— Оля!.. Дай мне ентой, как её, черной каши!

Послушница скоренько принесла чашечку гречки. Бабушкам далеко уже перевалило за 90 и они ели с ложечки, так как руки у них были ненадежны, да и глаза подслеповаты.

— Дай мне ложечку кашки, — сказала Кириллушка.

Послушница поднесла к ее рту кашку.

— Вот как хорошо сейчас твоей мамочке! Как вкусно ты ее кормишь! — Дай еще ложечку!

Послушница протянула еще.

— Вот как хорошо, как вкусно сейчас твоей мамочке! Как ее там звали? Илинтина?

Послушница разрыдалась. Кириллушка отогнала рогатого от её души, поняла она. Она ничего не говорила бабушкам о смерти мамы, не просила их молитв, потому что не считала себя вправе перекладывать на них свой груз: мама только обратилась, только крестилась и насколько осознанно это было у неё? Но Кириллушка самоотверженно подставила свое худенькое плечико:

— Дай мне ентот!.. Как его?.. Поминание!

Послушница поняла и быстро достала из тумбочки новый помянничек, который на днях подарила Кириллушке инокиня.

— Открывай упокоение и пиши: Илинтины!.. Кто там у тебя еще есть?!..

Послушница записала всех, кого велела написать мать Кирилла: усопших сродников послушницы, всех усопших матери Кириллы, патриарха Пимена. Потом о здравии и своих, и Кириллушкиных. И перед каждой трапезой теперь мать Кирилла требовала сначала прочитать всё «поминание» и только после этого вкушала еду.

Послушница знала: теперь у ее мамы «Илинтины» есть надежный предстатель перед Богом. Сердце её успокоилось.

История 8 . О любви

В этот день послушница кормила монахиню Кириллу, а за её спиной другая сестра, бывший врач невропатолог, причесывала схимонахиню Серафиму. Обе друг друга не воспринимали: старенькая, слепая и почти глухая, Серафима откровенно боялась бывшего невропатолога. А сестра Галина отвечала взаимной неприязнью.

Послушница вдруг услышала жалобный голосок Серафимушки:

— Ой-ой-ой!..

В это время послушница была старшей по богадельне. Она оглянулась встревоженно. Серафимушка жалобно пищала, а Галина, держа схимницу кончиками пальцев за макушку, вертела её голову так, чтобы было удобно причесывать. Послушница забыла всякую воспитанность, быстро подошла и резко снизу вверх подбросила руку Галины, освободив Сурафимушку от унизительного и страшного для неё верчения головы.

Невропатолог возмутилась:

— А что я такого сделала? Мне так удобно!

Послушница ничего не ответила, потому что ощутила в себе неподконтрольный гнев. И стала почти во весь голос читать Иисусову молитву.

Когда, через 5 минут послушница вышла в коридор, с другого конца корпуса навстречу ей шла монахиня Мария. Она быстро приблизилась к послушнице и неожиданно сказала:

— Знаешь? А я ведь и о ней молюсь. — И стала говорить о любви Христовой, о том, что и у Галины в душе есть доброта, что Галина и сама страдает от своего характера, что она ненавидима собственной невесткой и тайно помогает семье сына, отсылая всю свою пенсию так, чтоб невестка не знала, откуда деньги.

Минуту назад пылавшая «праведным гневом», послушница опомнилась. Мать Мария, своим неожиданным появлением и удивительным проникновением в ситуацию, которой не была свидетелем, поразила послушницу. Она вспомнила об идеале всеохватной любви, осознала, что по сию пору, пребывая уже 14 лет в вере, так и не ушла от подросткового максимализма и не обрела даже представления о том, что такое молитва и что такое христианская любовь. И что у истинного христианина не может быть врагов.

История 9 . Кроватка

У матери Марии ночью случился микроинсульт. На следующую ночь за ней недосмотрели, она захотела встать, упала и сломала ключицу.

Инокиня, которая была в это время старшей по богадельне, а в мирской жизни — медсестрой в православном сестричестве, решила переложить мать Марию на медицинскую железную кровать со всякими полезными приспособлениями. Кровать была велика и заняла бы половину крохотной, прежде уютной, кельи матери Марии. Инокиня решила найти себе поддержку в лице послушницы. Послушница задумалась. Кроватка была не просто предметом мебели для матери Марии. Это было ее прошлое. Когда в 37-м г. забрали ее папу протоиерея и расстреляли на Бутовском полигоне, они остались вдвоем с мамой в московской коммунальной квартире. Мать Мария поступила в институт, познакомилась там с подругой по несчастью, Катенькой, у которой забрали и отца, и мать. И из коммуналки соседи постепенно начали выживать ее. Мама матери Марии предложила Катеньке переселяться к ним. Именно на этой маленькой кроватке и спала потом Катенька все оставшиеся годы, до самой своей старости. Обе избравшие путь девства и служения Богу в миру, они сроднились. Похоронив свою духовную сестру Катеньку и уходя в монастырь, мать Мария взяла кроватку с собой.

Послушница вспомнила всё это, но практические соображения и страх, что мать Мария может снова неловко повернуться на этой узенькой кроватке и упасть, победили.

— Да, конечно, надо менять! — рассудила она.

Мать Мария была без сознания и ничего не слышала. Когда она очнулась после инсульта, первый вопрос её был:

— Ну, что, батенька, предала меня с кроваткой?

Послушница поняла: да, предала.
.
Чтобы ни случилось на той маленькой, родной кроватке с матерью Марией, всё было бы от Бога. И никакая медицинская техника не спасет душу. А в мо настырских скорбях та маленькая деревянная кроватка была для старой монахини хоть небольшим утешением.

История 10 . Грехи потеряла

М ать Мария и духовник обители батюшка Николай знали друг друга еще со старых, домонастырских лет.

Впоследствии, уже на отпевании монахини, он приоткрыл завесу над ее прошлым. Будучи дочкой расстрелянного в Бутове священника, мать Мария совсем не пряталась от властьпредержащих, не осторожничала, не лебезила перед ними. В миру она сначала работала чертёжницей, потом стала совмещать эту работу с послушанием казначеи в храме, после и вовсе ушла с мирской работы и вся отдалась церковной жизни. Кураторы от партии постоянно придирались ко всем мелочам, часто требовали, чтобы настоятель пришел в здание на Лубянке.

— И вот эти здоровые лбы — протоиереи — дрожали и посылали вместо себя эту маленькую, хрупкую женщину, монахиню в миру мать Марию, — рассказывал батюшка. — И она не боялась, смело шла! Перекрестится на храм и идет.

Такой же оставалась мать Мария и в монастыре.

Её почитали сестры, тайком от матушки игумении забегали к ней в келью поплакать при сильном искушении. Мать Мария не боялась никого. С матушкой-игуменией они были из одного храма. Та взяла мать Марию казначеей, когда восстанавливала монастырь, но сразу же предупредила:

— Ты смотри, мать, не старчествуй! Двух игумений не бывает!

Но сестры шли за духовным советом к молитвеннице и прозорливице, а мать Мария не боялась и игуменского гнева. Со всеми и всегда она была прямой и абсолютно искренней.

Когда у послушницы начались сильные искушения, которых самой ей было не понести, бабушки взяли её под своё крыло, стали опекать все по очереди. Мать Мария вела ее на постромках до самого своего ухода ко Господу. Она просто «взяла» послушницу в свои келейницы без официального на то разрешения.

Благодаря этому, послушница увидела вблизи настоящего монаха.

Это не «начетник», который без перерыва только подсчитывает, сколько молитв вычитал. По ней и не увидишь, что она молится. Только замечаешь: вот чуть-чуть помолчала и Господь уже что-то ей открыл. Вот это «помолчала» и было ее сугубой молитвой. А вообще было ясно, что молится она каждым своим дыханием, каждым своим словом, каждым своим движением, каждым своим поступком.

Мать Мария была требовательна к себе, придирчиво следила за своими грехами, стараясь вынести на исповедь каждую щербинку в своей душе. Она требовала, чтобы послушница читала ей подробно, подряд все грехи, перечисленные в истертой за годы книжечке архимандрита Иоанна Крестьянкина об исповеди. Послушница старательно, под диктовку записывала выявленные матерью Марией в себе грехи. Вечерами они писали, а утром перед службой послушница старалась быстренько освободиться от своего послушания на сестринской трапезе (для этого она прибегала туда в полшестого), чтобы вести мать Марию с её грехами на службу. И вот однажды, на Введение во храм Пресвятой Богородицы, послушница прибежала — а мать Мария её огорошила:

— Я в храм не пойду!

— Как не пойдешь, мать Мария!? Мы же с тобой вчера все грехи написали!

— Вот именно! Грехи-то я и потеряла! — категорично заключила мать Мария.

Послушница искала везде: на столе под стопкой книжек, на столе со всех четырех уголков под клеенкой, в тумбочке, перекладывая каждую бумажку и фотографию. А мать Мария успевала про каждую фотографию что-нибудь и рассказать. Но грехи не нашли.

— Иди к батюшке, скажи: «Мать Мария на службу не пойдёт. Она грехи потеряла!» — горестно произнесла монахиня.

Послушница побежала в храм. К батюшке стояла большая очередь, человек семьдесят. По слушница обежала всю очередь и выпалила батюшке, как только он отпустил очередную исповедницу:
.
— Батюшка! Мать Мария сказала: в храм не пойдет — она грехи потеряла!
— Грехи потеряла! Грехи потеряла! — умилённо заухал батюшка басом на весь храм! — Нам бы с тобой, Оленька, такие грехи — что их потерять можно!..

Потом вдруг грозно сдвинул брови и «прорычал»:

— Скажи ей: пусть срочно идёт в храм! — Потом снова стал повторять умилившие его слова: — Грехи потеряла!

Грехи потеряла! К послушанию мать Мария относилась очень ответственно. Однажды она сказала послушнице, заметив ее непокорность:

— Знаешь, а мне если б мой духовный отец в Страстную Седмицу Великого Поста велел мясо съесть, я бы без раздумий съела!

Вот тогда послушница поняла, «за что» дает Господь дары Своим верным чадам. Ведь мать Мария не только за 45 лет своего монашества, но и вообще со времен юности ни разу мяса не ела: несла сознательно пост по любви к Богу.

Услышав о грозном батюшкином повелении срочно идти в храм, мать Мария забыла про записку с грехами и стала покорно облачаться. Когда она засунула руку в карман хитона — там были её грехи.

История 11 . Живое золото

П ослушница ехала на подворье и плакала. Только что они отпели мать Марию, выслушали пламенную батюшкину проповедь о подвиге жизни дочери расстрелянного священномученика. Послушнице довелось видеть и дорогой для нее лик усопшей: матушка приоткрыла его для одной опоздавшей схимницы. На лике монахини запечатлелась улыбка — видимое отражение райского блаженства. Прощаясь с бабушками, которые стали уходить в жизнь вечную одна за другой, послушница уже не удивлялась ни райской улыбке на лицах усопших, ни теплоте их рук и ощущению, что они просто задремали, но слышат и видят и присутствуют своей доброй душою рядом с живыми сестрами. Они уже при жизни были блаженны.

Послушница надеялась, что их повезут проводить мать Марию в последний путь. Но им велели ехать назад, на подворье. Ольга трудились там уже два месяца, и не могла быть рядом с заболевшей старенькой монахиней.

Перед смертью монахине довелось претерпеть скорби. Много досадила ей болящая трудница. Мать Мария жалела всякую тварь. Все годы, несмотря на игуменское недовольство, она покровительствовала дворовому псу Гаррику. Под ее защитой он жил как истинный сэр. Мать Мария скармливала ему часть еды со своего стола и то, что ей приносили благодарные духовные чада из мира.

Старенькая богадельня погрузилась на метр в землю той стороной, где была келья монахи-ни.Так что ее подоконник выходил как раз на уровень земли. На него мать Мария ставила разные плошки для беспризорных котов. Вообще, ее посещения богадельнической трапезы были весьма символические: она кушала две-три ложки супа, а рыбу, бутерброды и всякие сытные вкусности забирала с собою в келью, что пополняло затем плошки для беспризорных Божиих тварей на подоконнике. В келье у нее тоже проживала почтенная кошка, мать нескольких поколений котят, которых потом сестры пристраивали по паломникам.

В последние дни жизни матери Марии у нее проживал одномесячный котенок. Болящая трудница, заходя к матери Марии, начинала бесноваться: ругаться, кричать. Несмотря на раздражение нервов в присутствии старенькой монахини, ее как будто притягивала эта келья. В предпоследнюю ночь враг выместил свою злобу на умиравшей молитвеннице через болящую Антонину, которую поставили дежурить по богадельне. Она швырнула котенка об дверь — и тот мгновенно погиб. Бездвижная мать Мария (у нее был инфаркт) молчала и молилась.

Свидетельницей ухода из жизни матери Марии, по Божию Промыслу, наверное, стала сестра, которая очень не любила ее — старшая по богадельне инокиня.

Она вошла в келью и увидела, что мать Мария стала приподниматься на кровати и протянула руки в сторону иконного угла. Она сказала:

— Папа, ты пришёл? Папа, я так хотела быть хорошей, — но этого у меня так никогда и не получилось!

В этом откровении о себе, в этом искреннем покаянии, была вся мать Мария! Да, она никогда не была приглаженной, благообразненькой и примерной. Она всегда была порыв, движение! Едва оправившись после очередного перелома, которые у нее следовали один за другим, она отказывалась от коляски и летела в храм, так что мантия развевалась в порыве скорости. Душа ее всегда горячо изливалась в любви и страдании за ближних.

Её горячая молитва была столпом к небу.

Был случай, когда мать Мария спасла человека от самоубийства. Сильные скорби довели одну молодую женщину до мысли покончить с собой. Она решила напоследок зайти в монастырь, помолиться — и потом уйти из жизни. Она помолилась и пошла к воротам на выход. Проходя мимо богадельни, увидела старенькую матушку, которая сидела на скамеечке и читала молитвослов. Монахиня посмотрела на нее.

Она подошла к открытым вратам и вдруг уперлась в невидимую преграду. Попыталась еще раз выйти, то же самое! Что-то потянуло её к той маленькой матушке с огромными добрыми глазами. Она вернулась и присела на скамеечку. Почти сразу всё рассказала монахине. Та дала ей правильце и обещала сама читать за неё акафист Казанской.

Та женщина стала на всю оставшуюся жизнь верной богадельнической хожалкой, живя в миру, каждый день приходила в монастырь, как в родной дом. Увидевшая кончину монахини, инокиня засвидетельствовала перед всеми, хотя и с ироничной улыбочкой, что мать Марию встретил её святой отец.

Когда послушница прежде заходила к матери Марии, всегда с восторгом смотрела на само-дельную картонную икону Спаса в терновом венце. Ее написал гуашью племянник монахини. С подворья, на прощание с усопшей, их привезли накануне похорон, поздно вечером, и разрешили взять из кельи матери Марии понравившуюся икону или книгу. Когда послушница вошла, первое, что ей бросилось в глаза — любимая икона Спасителя, как будто нарочно припасенная для нее. Ведь почти всё уже было разобрано на память другими сестрами.

Вернулись на подворье. Этой ночью, в три часа, послушница должна была читать Неусыпаемую Псалтирь. Она завела будильник, легла с еще не высохшими слезами на щеках, — и… … Очутилась в золотой карете. Слева от нее сидела мать Мария, от которой исходило живое, доброе тепло. Карета ослепительно сверкала. Ехали по ухоженной дороге какого-то Королевско-го парка. С боков, двумя струящимися потоками свисали ветви ухоженных деревьев. Они были живые, колыхались, но это было золото, червонное золото! Солнце просвечивало сквозь золо-тую листву. И зазвучал величественный, как звук водопада, женский голос:

— Вот здесь будет жить монахиня Мария!

«… Будто вошли в икону с золотой ризой, прямо внутрь, в саму икону!» — думалось послушнице. Кто же это говорит: «Вот здесь будет жить монахиня Мария»? И вдруг она поняла, это святая княгиня, покровительница монахини в постриге, преподобная Мария Владимирская, бывшая чешская княжна. Потому и парк Королевский!

— … Так вот где будет жить монахиня Мария!? — возрадовалась она душою… И проснулась от звона будильника на Псалтирь…

История 12 . Уроки Иисусовой

Д о поступления в монастырь больше всего послушница мечтала начать молиться Иисусовой молитвой — не просто говорить ее вслух, — а так, как читала в «Добротолюбии» у Григория Синаита. Да батюшка пока не разрешал. Говорил:
.
— Вот придешь в монастырь, — там у тебя будут руководители. И сам образ жизни, сам монастырский Устав будут этому способствовать. А здесь, в миру, ты одно тщеславие взрастишь.

Послушница батюшке доверяла: у него трое сыновей служили, а четвертый — в монастыре подвизался.

В монастыре, в первые же дни матушка-игумения благословила ей четки. Стоит как-то послушница на Литургии, Херувимскую поют. А она крутила-крутила четочки с Иисусовой молитвой, да вдруг и подумала:

— А что я всё Иисусовой молюсь? Буду-ка я «Богородице Дево, радуйся» читать», — да и перестроилась. Про Херувимскую забыла, вся сосредоточилась на «Богородице Дево, радуйся»…

За ней, в креслице, по физической немощи, сидела старенькая монахиня Валентина. Пухленькая, даже кругленькая, забавная. В богадельне её лечили пиявками, и пиявки от неё постоянно убегали, вся богадельня их тревожно искала, она отнюдь не походила на серьезного монаха. Вдруг мать Валентина резко дернула послушницу за четки, так что та их чуть не выпустила из руки.

— Вот это да! — промелькнуло в уме послушницы. Ни за что бы не подумала, что она видит мои мысли! Сама кота матушкиного стирает, крутится на кухне, все сковородки спалила, пытаясь блины испечь! А сама, оказывается, вон какая!

После Литургии мать Валентина попросила ее проводить под руку до богадельни: устала, дескать, приболела. Пока шли, она рассказывала послушнице, какое спасение в монастыре, какая сладость! — как будто от чего-то предостерегала. Послушница поняла уже вечером, когда от старших сестер вышли скорби. Враг тут же послал помысел:

— Зачем в монастырь пошла! Уйду!

— Совсем она и не приболела. Это не я ее вела со службы, — а она меня!

История 13 . Ефросин

М ать Валентина затеяла к ужину сырнички. Она попросила послушницу включить газ и поставила две сковородки. А сама зачем-то побежала в келью. Возле кельи ее поймала выглядывавшая из двери напротив бабушка Анна.

У Анны бывали иногда страхования: в келью к ней стучались вражки, — думала она. (Послушница предполагала — простые ветки деревьев). Тогда Аннушка застывала в ужасе и начинала от страха поплакивать. Вот и в этот раз она спасалась от очередного страхования, решила поговорить с матушкой-соседкой. Они поговорили плодотворно, Аннушка успокоилась. Сковородки в очередной раз зачадили.

Виноватая мать Валентина, которая всё же очень хотела накормить всю богадельню своими сырничками, попросила послушницу вымыть сковороды и снова поставить на газ. Успокаивая себя тем, что старшая по богадельне инокиня сегодня уже не придет и нагоняя, кажется, можно избежать, послушница выполнила просьбу бабушки.

Мать Валентина приступила к кулинарному священнодействию. Теперь ее ни для кого не существовало. Пробегая временами мимо кухни в очередную келью, послушница только слышала иногда сладостный голосок кашеварившей:
.
— Матерь Божия, благослови! Господи, помоги! Ангеле Хранителю, усласти пищу сию!.. Весь внешний вид матери Валентины, кругленькой, уютненькой, — очень соответствовал повар скому послушанию. А ведь она серьезный монах. Всегда молчит. Молится. Перебирает четки даже во сне. Всегда недомогает, высокое давление, глаукома, но молитвы никогда не оставляет. И вдруг — такое чуднОе увлечение — кулинария, — подумала послушница.

Мать Валентина рассказывала о себе удивительные для послушницы вещи, как она, будучи совсем юной, жила в московской квартире на послушании у двух старых схимниц и одной монахини, которые получили постриг еще до революции; как они могли и побить немножко ее, когда не понимала, чего от нее хотят. Как однажды, в 50-тые годы, обиделась на них после очередного наказания и решила уйти, стала искать монастырь. Но монастыри почти все были закрыты. Поехала в Пюхтицы, там ее не приняли, отогнали непонятным вопросом:

— А ты мясо ешь?

— Не-е-ет, — растерянно ответила послушница дореволюционных монахинь.

— Ну и не нужна ты нам.

Конечно, про мясо в Пюхтицах над ней просто подшутили, а, видимо, такой промысел Божий был о будущей монахине Валентине, — что в монастырь она пришла только уже в 85 лет, в богадельню, когда почти ослепла. А в миру, в расцвете своего монашества, проводив своих воспитательниц в последний путь, она служила в Кафедральном Соборе возле раки с мощами Святителя: ставила свечи, оправляла лампады. Там и напиталась сама вся молитвой и святостью. Случилось ей в мирской жизни и на клиросе попеть. Голос у нее был нежный, мягкий, грудной, сладостный. Она не признавала современного клиросного пения и всегда ругала инокиню-регента, — что поет монастырский клирос грубо, громко. А надо, чтобы в храме ангелы пели, а не певцы.

Послушница старой закалки, получившая школу послушания от дореволюционных монахинь, мать Валентина каждое дело выполняла скрупулезно, неторопливо и с молитвой. Так, со спокойной молитвой, она стирала в ванной игуменского белого кота, когда он вываливался в пыли. С тем большей серьезностью она отнеслась и к сегодняшним сырничкам.

Послушница раздала ее сырнички ходячим бабушкам, побежала кормить сидячих и лежачих. Дальше послушания побежали по кругу: помыть, переодеть, уложить, почитать — кому Псалтирь, кому Евангелие, кому вечерние молитвы…

Мать Валентина несколько раз ловила ее в коридоре со словами:

— Иди, сама хоть сырничков покушай. Я тебе там их укутала и на ваш стол поставила

Послушница благодарила второпях и бежала дальше. Наконец она, кажется, переделала всё. Села за стол, чтобы просто отдохнуть!.. Уж не до сырничков ей было. Даже чаю не было сил себе налить. Но сырнички из одеялка-теплушки так сладостно пахли…

Она достала тарелку, откусила один — и поняла слова Псалма: « Яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его…» Сладкий мед полился по ее голове, прямо под кожей, от самой макушки, за ушами и по лицу, и по глазам… Вся она была залита сладостию!.. И потекла сама молитва!.. Но она же знала, что она — маленькая! И нет у нее молитвы! Но молитва потекла во уме и в сердце!..

Вот тебе и сырнички!

Ах ты, Ефросин-повар, восхитилась она!..

.
Продолжение на сле дующей странице –

Как и вчера, в 6:00 к нам зашел человек-будильник. Зашел, разбудил, ушел. На этот раз проснулся очень тяжело. Спал плохо. Вышел на улицу. Тепло. Ветра нет. Слышится щебетание птиц и «утренняя зорька» петуха с фермы. Пошел в храм искать игумена. У иконной лавки суетится Валерий, от него узнал о том, что настоятель еще в городе и будет где-то после обеда. Глянул расписание – мне на весь день нужно помогать на ферме. Немного огорчился, ибо в планах было заняться своими делами.
Зашел в храм. Как обычно темно. Несколько монахов в своих черных одеяниях сидят на стульях в ожидании начала службы. Вот и капитан подоспел. Встал в дальний угол, достал из кармана четки, теребит их и что-то бормочет под нос. Служба началась по расписанию, в 6:30 по храму полилось все то же монотонное пение. На службе до конца решил не оставаться. В 7:10 решил уйти, чтобы отснять приготовление к завтраку.
В трапезной сегодня дежурит Андрей.

Трудник Виталий в помощниках. Сделал немного кадров.

Общие кадры "кухни".
Решил попытать счастье на службе, быть может там смогу что-то еще отснять. Вошел в храм как раз в то время, когда капитан читал вслух. Сделал пару кадров. Сел на скамейку. Жду окончания службы. На ферме решил поработать максимум час, а потом нарушить свое послушание и заняться своей работой. В 7:40 мой желудок дал оповещение в виде громкого «бу-бу-бу». Пора уже бы и завтракать. Вскоре желудочное бурчание слилось с бурчанием молитв. Служба окончена. Поспешил на завтрак. На часах 8:30. Завтра утром домой. Планирую на утреннем пароме. Очень хочется успеть запечатлеть город при первых лучах солнца. Все еще нет игумена. А если он и сегодня не вернется?! Что тогда?! Мне он очень нужен, нужно его благословление на то, чтобы я мог отснять кельи монахов, посетить просфорною, по возможности алтарь, ну и сделать с ним несколько кадров. А пока пойду на ферму выполнять свое поручение. По пути снова завибрировал телефон. Появилась связь! На радостях отправил несколько СМС, позвонил и ответил на пару писем. На ферме меня встретил Андрей. Сказал снова мести двор.
Попутно помог Василию отнести тяжеленный бидон с молоком к привратницкой. Вернулся к своей работе. В стороне Андрей месит варево для скота. Кто-то возится с коровами. Завтра приедет журналист, будет брать интервью у настоятеля монастыря. Ну и вместе мы уже обратно в город уедем. Практически треть фермы уже вымел. Пора приступать и к своей прямой работе – сбору материала.
Первым делом направился к самому разговорчивому обитателю монастыря – отцу Валерию. Он читал в иконной лавке книгу. Охотно согласился дать комментарий. Отец Валерий послушник при храме. В монастыре проживает около года, выполняет обязанности церковного лавочника. Послушнику Валерию - 51 год. Никогда в жизни не брал интервью у людей, поэтому задал только те вопросы, которые интересует конкретно меня. Я долго не мог понять, почему люди бросают свои жизни, оставляют удобное цивилизованное общество и идут в монастырь.
«Люди идут в монастырь по нескольким причинам. Самая лучшая и достойная причина – это конечно любовь к Богу. Нераздельное искание живого Бога и все свои силы, все свои усердия, все свои труды посвящать только ему одному. Отдать ему все свое сердце, чтобы оно находилось всегда в Господе. Есть и другая причина, эта причина - покаяние. Это человек, когда исчерпав все свои жизненные ресурсы, которые он имел в миру. Обессилел, растратил богатство свое душевное, те таланты, которые ему Господь вручил, он их расточил. Остался, как говорится, обнаженным, душа осталась обнаженной, душа осталась голодной, душа осталась несогретой. И тогда, придя в себя, человек кается и ищет такие пути покаяния, которые более этому покаянию содействовали и здесь наиболее санный, удобный, самое удобное место, самый удобный путь. Проходить именно путь покаяний, путь очищения, путь спасения» - ответил на мой вопрос Валерий – «Ну а для меня монастырь - это дом Божий, это дом Пресвятой Богородицы, это мое призвание.»
На том и закончили. Далее мне нужно было идти на пастбище, чтобы сделать несколько кадров пастуха с коровами. Идти недалеко, до местного кладбища. Выйдя за пределы монастыря, ощутил на себе некую свободу, даже дышать стало чуть легче. Дойдя до береговой линии, вдали увидел очертания туманного города. Владивосток. Ко всему прочему на телефоне появился 3G интернет. Я смог загрузить пару инстаграмок, ответить на все письма и сообщения в соцсетях.
С плеером в ушах, не спеша дошел через кладбище до пастбища. Обычный луг, на лугу лежат коровы, насчитал их около 10 голов.
Пастух в зеленом военном костюме. Из приёмника тихо играет духовная музыка. В роли пастуха сегодня выступил трудник Валерий.
Сделал несколько кадров. Позвонили с работы. Долгие переговоры привели к тому, что сам того не замечая, дошел до монастыря, позабыв взять у Валерия интервью.
Зайдя на территорию монастыря, заприметил, как отец Спиридон возится с грузовиком ЗИЛ. Он не был против того, чтобы я его фотографировал.

Сделал несколько хороших кадров, спросил о том, как это быть монахом, какие обязанности ложатся на его плечи, как распределяются послушания.
«Монашеский образ жизни – это отречение от мира. Это исполнение заповедей Божьих, но прежде всего – своих обетов, монашеских. Монашеский обет – это обет послушания, обед безбрачия, отречение от мира. От мира человек ушел, чтобы сродниться с Богом ему ничего не мешало. Работа в монастыре распределяется таким образом, чтобы у каждого было какое-нибудь свое послушание. Повар готовит на всех. На скотном дворе работают. Рухольный вещи принимает и распределяет, стирает, гладит, тоже на всех. Получается каждый выполняет свою работу, но вся эта работа каждого, она входит в общее послушание для организации молитвы и жизни в монастыре. Но прежде всего это спасение. Цель монашества это спасти молитвой себя и весь мир. И прежде всего спасение своей души. Как в пословице русской говорилось: «Спасайся сам, вокруг тебя спасутся тысячи». Жизнь по заповедям божьим в дали от мира. Цель монаха соединиться с богом в этом мире и будущем» – закончил свою мысль отец Спиридон тем, что сравнил монашескую жизнь с жизнью солдата. Тяжелый ежедневный труд для обеспечения жизни монастыря в целом. Закончив с расспросами, решил залезть на крышу строящегося здания. Быть может, с него откроется неплохой вид на территорию монастыря. На стройке работают узбеки, снимать их не стал.
В этом здании планируется разместить гараж, подсобные помещения, трапезные, воскресную школу, кельи и т.д.

Привратницкая
Пасека
Монашеские кельи
После направился на ферму, нужно узнать о количестве скота на ферме. Заодно задал несколько вопросов. Трудник Андрей. 26 лет. В монастыре полгода. Задал всего лишь один вопрос: «Какова цель прихода в монастырь?». Отвечал медленно и неуверенно, наверное, стеснялся. Не знаю. Ну а целью назвал поиск внутренних привычек, осознание жизни, более вооцерквиться, сравнить себя с людьми, прошедшими духовный путь, и на их фоне увидеть свои отличие от них. К монашеской жизни пока еще не готов, присматривается.
Нашу беседу прервал звон колокола – обед. Долгожданный обед. Так быстро я еще по территории храма не ходил. На обед сегодня овощной суп, рожки, грибы и салат. Чай или компот на выбор.

Молитва перед едой.
После обеда направился в келью расшифровывать все то, что удалось записать. Нужно дождаться настоятеля.
После завершения работы решил проверить наличие отца Питерима на пасеке. На этот раз мне повезло.
Монах занимался пчелами, подготавливай улей к кормлению пчел. Заодно спросил у него о строительстве нового здания на территории монастыря. По словам Питерима, игумен планирует разместить там воскресную школу, трапезные, автогараж, склад, а также несколько келий для монахов.
Далее речь пошла о самой пасеке. На данный момент в хозяйстве насчитывается 44 улея.

Попросили меня помочь. Одели в белый халат, на голову нацепили специальную панамку с сеткой. Работа была простой, нужно было просто отделять части от улея и складывать их на землю. Делать это нужно было очень аккуратно, т.к. пчелы очень не любят звук стука. Обошлось без жертв.
Далее отправился помогать приготавливать сироп для пчел. В бидон наливается два ведра воды, затем все засыпается сахаром, в пропорции 2 к 1 (2 кг сахара на 1 л воды). После этого очень тщательно все перемешиваем. Образуется обычный сахарный сироп, немного густой. Пчелы любят сладости. Затем сироп наливается в чайник и подается в кормушку. Вот и все. Последнее задание было совсем простое, помочь вынести фанеру с воском. Владимир подготавливает его для изготовления свечей. Все, время бежать на службу. Затем долгожданный ужин. Сильно хочется кушать. Сама служба затянулась на 30 минут. Отсюда и поздний ужин. После того как поели, традиционные правила. После правил удалось договориться с настоятелем насчет завтрашнего интервью, заодно сообщил о моем завтрашнем уезде. К сожалению, келью отснять мне не разрешили. Сказали, что у меня и так много того, что простой мирянин не увидит. Теперь свободное время и как обычно отбой. Сделал несколько кадров библиотеки.

Завтра ровно в 6 утра подъем, к 9 нужно топать на паром встречать журналиста. Полтора часа где-то побыть, подождать окончания службы для того, чтобы взять интервью у настоятеля. И все… Можно будет со всеми прощаться и отправляться на материк. Первым делом зайду в редакцию, затем в бар, позже нужно заплатить штраф за кредит, оплатить другой кредит… В общем, заняться обычными мирскими делами… Снова окунуться в мир суеты, проблем, городского трафика… Но это мой мир, моя стихия. Мне комфортно жить в этой городской суете. Хотя и в монастыре не так уж и плохо. Нет никаких проблем. Есть послушание, ты его выполняешь. Все строго по времени. Свободного времени практически нет, работа найдется всегда. Это мне сделали небольшую поблажку, т.к. визит у меня был рабочий. Ладно, на этом описание третьего дня заканчиваю. Завтра новый день. Новые впечатления. Завтра домой.

Что заставляет россиянок становиться монашками

Сегодня мы на волне патриотизма становимся все более набожными — по крайней мере, внешне. А что у нас с женским монашеством — нашим отношением к нему и его к нам? Кто и почему становится монахинями? Есть ли у Бога испытательный срок, а то вдруг желание пройдет? И можно ли вернуться в мир, если оно прошло?

При СССР толковый словарь толковал монашество как зародившуюся при самодержавии «форму пассивного протеста против бесчеловечных условий жизни, как жест отчаяния и неверия в возможность изменить эти условия». Тогда при слове «монахиня» представлялась разве что пожилая бабуля, так и не избавившаяся от предрассудков прошлого. Сегодня же те, кто отправляются в монастырь, выглядят совсем иначе.

Например, романтические барышни, «книжные» девушки, почерпнувшие свои представления о монастырях из романов и фильмов. Москвичка Лариса Гарина в 2006 году соблюдала послушание в испанском монастыре босоногих кармелиток (одном из самых строгих, с обетом молчания), готовилась к принятию обета и уверяла, что в эти стены ее привела только любовь к Богу. «Это неделю без секса тяжело, — уверяла Лариса, — а всю жизнь — нормально!» Сегодня Лариса счастлива, замужем, мать двоих детей. Юность на то и юность, чтобы ставить эксперименты.

Значительный контингент представляют собой девушки с проблемами, изначально попадающие в монастырь лишь на время. 25-летняя Алина 7 лет назад, в свои 18 пристрастилась к наркотикам. «Родители отправили меня в монастырь на 9 месяцев, — вспоминает она. — Это специальный монастырь, там таких, как я, было 15 послушниц. Тяжело было — вставать до рассвета к заутрене, целый день молиться и в огороде ковыряться, спать жестко... Некоторые сбежать пытались, ходили в поле какую-нибудь траву найти, чтобы хоть чем-то «убиться». Через какое-то время организм, видимо, очищается. А еще чуть позже наступает просветление. Я хорошо помню это состояние: как пелена с глаз падает! Я полностью пришла в себя, пересмотрела свою жизнь — и родители меня забрали».

— Монастырь — это еще и своего рода реабилитационный центр для людей «заблудших»: пьющих, бездомных, — подтверждает слова Алины духовник Богороднично-Албазинского Свято-Никольского женского монастыря отец Павел. — Заблудшие живут и работают в монастыре и пробуют начать нормальную жизнь.

Среди уходивших в монастыри немало и известных людей. Например, младшая сестра актрисы Марии Шукшиной Ольга, дочь Лидии и Василия Шукшиных. Сначала Ольга пошла по стопам родителей и снялась в нескольких кинофильмах, но вскоре поняла, что в этой среде ей некомфортно. Смысл жизни молодая женщина нашла в Боге, жила при православном монастыре в Ивановской области, где некоторое время воспитывался ее больной сын. Ольга несла «послушание» — помимо молитв пекла хлеб и помогала по монастырскому хозяйству.

В 1993 году оставила сцену и ушла в монастырь актриса Екатерина Васильева. В 1996 году актриса вернулась в мир и в кино и объяснила причину своего ухода: «Я лгала, пила, разводилась с мужьями, аборты делала…» Супруг Васильевой, драматург Михаил Рощин, после развода с которым она и покинула мир, уверял, что монастырь излечил его бывшую жену от алкогольной зависимости: «В каких только клиниках она не лечилась, ничего не помогало. Но встретила священника отца Владимира — и он помог ей вылечиться. Думаю, она искренне стала верующей, иначе бы ничего не получилось».

В 2008 году народная артистка России Любовь Стриженова (мать Александра Стриженова) поменяла мирскую жизнь на монастырскую, дождавшись, когда вырастут ее внуки. Стриженова ушла в Алатырский монастырь в Чувашии.

Знаменитая актриса Ирина Муравьева не скрывает своего желания скрыться в обители: «Что чаще всего приводит в храм? Болезни, страдания, душевные муки... Вот и меня к Богу привела скорбь и щемящая пустота внутри». Но духовник актрисы пока не разрешает ей покинуть сцену.

Отправляюсь в подворье Новоспасского мужского монастыря в ближнем Подмосковье, известный тем, что принимает послушниц, а также предоставляет приют женщинам — жертвам домашнего насилия. Притом что сам монастырь — мужской.

Сообщаю батюшке, что приехала посоветоваться насчет 20-летней племянницы Лизы — мол, хочет уйти в монастырь и никаких уговоров не слушает.

Батюшка, отец Владимир, успокаивает:

— Вы приводите ее. Взять не возьмем, но поговорим непременно. Наверняка безответная любовь была. Возраст располагает... Нельзя ей в монастырь! К Богу нельзя приходить от горя и отчаяния — неразделенная ли это любовь или еще что. В монастырь приходят только от осознанной любви к Богу. Вон у матушки Георгии спросите, она 15 лет назад в сестричество пришла, хотя все у нее было хорошо — и работа, и дом полная чаша.

Сестру, а ныне матушку, в монастыре названную в честь Святого Георгия, в миру звали по-другому. Несмотря на черные одеяния и отсутствие макияжа, выглядит она лет на 38-40.

— В 45 пришла, — лукаво улыбается матушка, — а сейчас мне 61-й год пошел.

То ли взгляд просветленный дает такой эффект, то ли лицо расслабленное, доброе... Интересуюсь, что же привело ее к Богу?

— Вот у вас цель в жизни есть? — отвечает матушка вопросом на вопрос. — И какая она?

— Ну, жить счастливо, любить детей и близких, пользу обществу приносить... — пытаюсь формулировать я.

Матушка Георгия кивает головой: «Хорошо, а зачем?»

И как я ни стараюсь подобрать к своим, вроде бы благородным, целям объяснение, все время встаю в тупик: действительно, а зачем? Получается, что вроде как и цели мои не высокие, а суетные. Мелкие хлопоты — все затем, чтобы жилось комфортно, чтобы ни совесть, ни нищета не тревожили.

— Вот пока цели своей земной жизни не осознаешь, в монастыре делать нечего, — резюмирует матушка Георгия, а отец Владимир одобрительно улыбается. — Я пришла, когда вдруг одним прекрасным утром поняла, для чего живу. И проснулась с четким пониманием, куда мне идти. Даже не пришла в монастырь, ноги сами принесли. Все бросила, не задумываясь.

— И неужели ни разу не пожалели?

— Это такое состояние, когда ты ясно видишь свой путь, — улыбается матушка. — В нем нет места сомнениям и сожалениям. А Лизу свою приводите, мы с ней поговорим, расскажем, что не надо ей от мирской суеты отказываться — рано еще. Идти в монастырь только из-за неприятностей в личной жизни не годится! Да и от юной плоти все равно будут искушения, не до молитвы ей будет. Но поговорить надо непременно: а то если упрямая, секта какая заманить может.

— Вы молодых вообще, что ли, не берете? А вот эти женщины кто? — указываю на группу женщин в черных одеяниях, работающих на приусадебном хозяйстве. Некоторые из них кажутся молодыми.

— Есть те, кто пострига ждет, — поясняет батюшка, — но они давно тут послушницами, уж проверили свою любовь к Господу. А вообще до 30 лет женщине обычно настоятель благословения не дает. Есть те, кто просто послушание несет, они всегда могут уйти. А есть те, кто от мужа-изверга сбежал, они вон там живут, некоторые с детишками, — батюшка указывает на отдельно стоящий бревенчатый дом. Мы каждую приютим, но, чтобы как-то жить, надо трудиться в монастырском хозяйстве.

— А есть такие, кого принципиально не берут в монашки?

— Противопоказания примерно такие же, как к вождению, — улыбается батюшка, указуя перстом на свое авто. — Эпилепсия, психические отклонения и нетрезвый ум.

Но от какого же такого счастья может потянуть в монастырь, если от горя и разочарований нельзя? Мои беседы с теми, кто лишь собирался в монастырь или побывал, но вернулся в мир, показывают, что от хорошей жизни такие мысли не приходят.

У москвички Елены попала в страшную аварию взрослая дочь. Пока за ее жизнь боролись в реанимации, она поклялась, что уйдет в монастырь, если девушка выживет. Но дочь спасти не удалось. Через год после трагедии Елена признается, что иногда ей кажется, что дочь умерла, чтобы избавить ее от монашества. Потому что Елена рада, что ей не пришлось исполнить свое обещание и отказаться от мирской жизни. Сейчас осиротевшая мать корит себя за то, что тогда не сформулировала свою мысль иначе: пусть дочь выживет — и мы будем вместе жить полной жизнью и наслаждаться ею.

32-летняя саратовчанка Елена признается, что год назад хотела уйти в монастырь, депрессию вызвали серьезные осложнения после операции. Сегодня Лена счастлива, что нашлись добрые люди, которые сумели ее отговорить:

— От этого шага меня удержал мой духовник, а еще родные, близкие, друзья и психологи. Батюшка мне попался хороший, он меня выслушал и сказал: у тебя семья — это самое главное! И посоветовал обратиться к православному психологу. Сегодня я понимаю, что мое желание уйти в монастырь было лишь попыткой убежать от реальности и не имело ничего общего с истинным желанием придти к Богу.

— Стремление девушек в монастырь — чаще всего попытка самореализации таким образом, — подтверждает Эллада Пакаленко, психолог с редкой «православной» специализацией. Она является одним из немногих специалистов, работающих именно с «монашеством» — теми, кто хочет уйти от мирской жизни, но сомневается. К Элладе приходят сами, иногда приводят родственники, которым не удается самостоятельно отговорить близких от такого шага. Именно Пакаленко помогла Лене из Саратова избежать монастырской кельи. Эллада знает, о чем говорит: она сама в 20 лет ушла в Донецкий монастырь послушницей.

Эллада Пакаленко. Фото: из личного архива

— Вообще повальным бегством в монастыри всегда сопровождается экономический кризис, геноцид и перенаселенность, — утверждает Эллада. — Если обратиться к истории, видно, что массовые исходы мирян всегда происходят на фоне и как следствие больного социума. А массовый исход женщин — верный признак давления на них. Это происходит, когда женщины перестают справляться с поставленной перед ними задачей и хотят сбросить с себя груз ответственности, доверившись Богу. А у нас исстари девочек воспитывают с очень высокими требованиями: она должна быть и жена, и мать, и красавица, и образованная, и уметь детей прокормить. А мальчики вырастают безответственными, ощущая, что они сами по себе — счастье и подарок для любой женщины.

Православный психолог уверена: уход в монастырь замещает женщине нереализованную любовь:

— Как показывает практика, в монастырь идут девушки вовсе не из воцерковленных семей, а эмоционально закрытые, с низкой самооценкой и со слабой сексуальностью, полагая, что только в монастырских стенах они будут «поняты». Они не понимают, что это не выход и уж тем более никакое не благо Богу. Для усмирения плоти монастырь тоже не лучшее место: девушкам с нормальной сексуальностью, пытающимся ее таким образом подавить, в монастыре будет тяжко. В том смысле, что они не обретут там успокоения, которого ждут.

Пакаленко рассказывает, что посещала много монастырей, беседовала с послушницами и монахинями и может точно сказать, что приводит вчерашних беззаботных девчонок в кельи. Это плохие отношения с родителями, особенно с матерью, заниженная самооценка и перфекционизм.

— В одном монастыре я увидела таких монахинь, что Голливуд отдыхает! — вспоминает Эллада. — Высокие, стройные девушки модельной внешности. Оказалось, и правда — вчерашние модели, содержанки богатых людей. И такой вызов у них и в глазах, и в речах: «Мне здесь лучше!». Для молодых монастырь — это всегда убегание от проблем, от неудач. Попытка «смены координат» в собственной жизни, чтобы к ним относились иначе. Это не плохо, но это не про истинную веру, а про то, что у этих девушек нет другого инструментария, чтобы изменить свою жизнь — не унывать, работать, учиться, любить. Это про слабость и отсутствие воли к жизни, а вовсе не про любовь к Богу. Хорошие духовники таких отговаривают. А вот всякие секты, напротив, ищут и заманивают. Сектам всегда нужна свежая кровь из разочарованных, отчаявшихся, морально неустойчивых. И они всегда заманивают именно тем, что сулят избранность: «Мы особенные, мы другие, мы выше».

Эллада рассказывает о собственном пути в монастырские стены. Дело было в ее родном Донецке, ей было 20, она была статная и красивая девушка, пользовалась повышенным вниманием мужчин, за что в строгой семье ее постоянно упрекали. В какой-то момент ей захотелось паузы — внутренней тишины, чтобы познать себя. И она убежала в монастырь. С тех пор прошло 20 лет, и Эллада уверяет, что путь назад из монастыря есть. Хотя он, безусловно, нелегкий.

— Я знаю, что такое жить в монастыре послушницей, а потом понять, что это не твое, и уйти оттуда и вернуться в эти стены только в качестве специалиста — «отговаривателя» от монастыря. Сейчас мне 40, я учу людей верить в Бога и соблюдать его заповеди, а не отгораживать себя от внешнего мира просто потому, что нет сил получить то, что хочется, противостоять насилию, злу, боли.

Эллада вспоминает, что при монастыре кроме послушниц и монахинь жили и просто женщины с детьми, которым некуда было идти. У всех обитательниц монастырских стен были свои истории, но в постриг сразу не брали никого. Нужно было пробыть в обители от полугода и, если желание сохранялось, испросить благословения настоятельницы. В основном это были простые женщины, без особых запросов и образования.

Эксперт по православной этике и психологии Наталья Лясковская признает, что после наступления кризиса женщин, желающих удалиться от мира, стало больше. И выделяет 5 основных типажей «кандидаток в монашки».

Наталья Лясковская. Фото: из личного архива

1. На сегодняшний день чаще всего становятся монахинями воспитанницы монастырей. В России существует множество приютов, где находят защиту, заботу и уход девочки-сироты, потерявшие родителей, дети из неблагополучных семей. Эти девочки растут в женских монастырях под опекой сестер во Христе, которые не только заботятся о физическом здоровье своих воспитанниц, но и душевном — к детям относятся с той любовью, которой они были лишены. По окончании средней школы они могут выйти из стен монастыря, найти свое место в социуме, что нетрудно при обретенных навыках. Однако часто девушки остаются в родном монастыре на всю оставшуюся жизнь, принимают постриг и, в свою очередь, работают в приютах, домах престарелых, в больницах (по послушанию), в школах — а при монастырях есть и музыкальные, и художественные, и гончарные, и другие школы, не только общеобразовательные и церковно-приходские. Эти девушки не мыслят себе жизни без монастыря, вне монашества.

2. Вторая частая причина, по которой приходят в монастырь уже взрослые девушки и женщины, — большое несчастье, перенесенное в миру: потеря ребенка, смерть близких, измена мужа и т.п. Их принимают на послушание, если в течение долгого времени женщина все еще хочет стать монахиней и матушка-настоятельница видит: из нее получится монахиня, ее постригают. Но чаще всего такие женщины постепенно приходят в себя, обретают в монастыре душевные силы и возвращаются в мир.

4. Есть еще одна категория женщин, над которыми все чаще берут опеку наши монастыри. Это женщины, не сумевшие встроиться в социальную модель общества или по каким-то причинам выброшенные на обочину жизни: например, потерявшие жилье по вине черных риелторов, изгнанные из дому детьми, пьющие, борющиеся с другими зависимостями. Они живут в монастыре, кормятся при нем, работают по силам, но монахини из них получаются крайне редко. Нужно пройти большой духовный путь, чтобы в таком человеке возгорелся монашеский дух.

5. Иногда встречаются экзотические причины: например, я знаю одну монахиню, которая пошла в монастырь (кроме искренней душевной расположенности к монашескому образу жизни) из-за уникальной библиотеки, которой располагала обитель, избранная ею. В одном из сибирских монастырей есть девушка-негритянка, она приехала в Россию специально для того, чтобы стать монахиней и «жить в тишине»: на ее родине ей приходилось жить в негритянском гетто, где день и ночь стоял ужасный шум. Девушка приняла святое крещение и вот уже четыре года как постриглась в монахини.

Отец Алексей Яндушев-Румянцев. Фото: из личного архива

А отец Алексей Яндушев-Румянцев, префект по учебной и научной работе высшей католической духовной семинарии в Санкт-Петербурге, так объяснил мне истинное женское монашество:

«В избрании женщинами монашеского пути церковь видит особое благословение — как и всегда, когда ее чада посвящают себя молитве и духовному подвигу за мир и за все человечество, ибо в этом и есть любовь к ближнему. Сегодня, как и во все предыдущие эпохи, начиная с раннего Средневековья, среди людей, посвящавших всю свою жизнь служению Богу и молитве, большинство были женщины. Опыт нашей жизни говорит о том, что, будучи по природе деликатными и беззащитными, женщины на самом деле нередко являются более сильными и несравненно более самоотверженными личностями, нежели мужчины. Это сказывается и на их жизненном выборе».